Зима 1238
Шрифт:
– Егор, давай! Быстрее!!!
Отчаянный крик Кречета подстегнул меня, замершего в нерешительности: или бежать на помощь русичу, или исполнить то, ради чего все мы заранее решились принести себя в жертву… Внутренне холодея от выбора, что мне придется сейчас сделать, от ощущения стремительно подступающей беды, я шагнул назад, к пороховой дорожке, вновь перекинув щит за спину и бросив саблю в ножны. Секунду спустя в моих руках оказываются крепко стиснутые кремень и кресало…
– Зараза…
Взгляд некстати застилает мутная пелена, но, усилием воли подавив вспышку слезливой жалости, я склоняюсь над пороховой дорожкой и принимаюсь яростно высекать искру.
– Егор!
Отчаянный вскрик обрывается каким-то булькающим звуком. Обернувшись, я успеваю увидеть, как ко мне бегут четверо тургаудов, а Кречет, изловчившийся сразить одного из гвардейцев в неравной схватке один против двух, валится на утоптанный снег с рассеченным горлом… В ярости и отчаянии я вновь бью кремнем о кресало – и огниво наконец-то высекает искру, с шипением запалившую пороховую дорожку!
– Это вам за мужиков, уроды!
Резко прыгнув на стенку, я успеваю взобраться на ее гребень буквально за секунду до того, как тургауды поравнялись со мной. Хорошо хоть монгольские лучники прекратили стрельбу, боясь попасть в темноте по своим! И вдвойне хорошо, что пороховая дорожка прогорела уже практически до самого полога шатра… На мгновение замерев на насыпи, я устремил свой взор к месту короткой схватки, случившейся на нашем пути, и сердце мое болезненно сжалось…
В кольце не менее чем из десятка поганых вихрем кружит единственный боец с зажатыми в обеих руках чуть искривленными клинками. Кружит над телом соратника, пробитого стрелой; кружит, каким-то чудом отбивая сыплющиеся на него со всех сторон вражеские удары и нанося собственные! Кружит, выводя смертельный узор саблями в последней песне клинков, оправдывая свое звучное прозвище… Коловрат и в этой реальности совершил свой подвиг – уже совершил. Пожертвовав собой ради общего дела, так и не бросив павшего соратника… Со мстительной радостью я успел разглядеть на снегу тела еще как минимум пятерых татар помимо раненого или уже мертвого Ждана, прежде чем скатился в ровик с ледяной горки.
А в следующую секунду я оглох, в то время как земля поднялась на дыбы, подбросив мое тело вверх… Затем я почувствовал очень сильный удар по спине, от которого буквально выбило дух, а после пришла тьма…
Не знаю, сколько времени прошло перед тем, как я очнулся. Белая пелена закрыла глаза, а грудь и живот сильно сдавило, так, что больно дышать. Попробовал пошевелиться – не вышло. Дернулся – раз, другой, третий… И сковавшие меня тиски подались, освобождая побитое, ноющее от острой боли сразу в нескольких местах тело.
Но мне еще пришлось долго повозиться, прежде чем удалось выбраться наружу. Зато когда выбрался и высунул голову из канавы, доверху забитой колотым, почерневшим от гари льдом, я просто обомлел, не находя слов для увиденного!
На месте склада – группы тех самых шатров, служивших укрытием для китайских пороховых бомб, – теперь зияет огромный, пусть и не очень глубокий котлован. Ледяного вала нет, как будто его никогда и не было, хотя свою роль он все же сыграл: судя по следам пороховой гари на снегу, взрывная волна покатилась-таки к надолбам, разметав колья и выбив в заграждении обширную брешь. Но главное не это. Главное то, что на месте шатров, расположенных от нас справа, горит гигантский костер в десяток метров высотой, рассеивающий удушливый черный дым! И костер этот движется, растекаясь и в сторону лагеря, и в сторону пороков гигантской огненной лужей – мы, пусть и случайно, но запалили склад с огнесмесью!
Причем
А вот на месте последней схватки Коловрата обнаружились, считай, все ее участники. Приблизившись, я практически сразу разглядел огромное кровавое пятно под безжизненно застывшим на снегу Жданом, поймавшим, как оказалось, целых три стрелы в грудь. Белое как снег лицо бродника неподвижно замерло с уже остекленевшим взглядом открытых глаз, не оставляя мне никаких надежд…
Рядом с ним обнаружился и лежащий на животе боярин. Поколебавшись всего пару секунд, я перевернул его на спину, ожидая увидеть какую-нибудь безобразную рану, коих хватает на телах убитых татар, оказавшихся слишком близко к эпицентру взрыва… Но Евпатий неожиданно застонал! И пусть лоб его сильно рассечен, а лицо залито кровью, но, как кажется, это именно рассечение, а не тяжелая рана…
– Боярин, вставай! Вставай, уходить нужно! Я помогу, нам бы лишь до Оковских ворот добраться, они не заложены… Вставай, ну же!!!
Глава 17
– Ну, братцы, ну вы даете…
Князь Юрий Ингваревич с удивлением и, как кажется, не без восторга покачал головой. Контуженый Коловрат ответил ему скупой улыбкой, тут же сморщившись от боли – последствия взрыва, не иначе. Я же лишь чуть склонил голову, едва сохраняя равновесие: хоть и туго перебинтовал ногу, и сильный мороз вкупе с длительным контактом со льдом замедлили кровотечение, рассечение, оставленное срезнем на моем бедре, никуда не делось. А после того как я едва ли не на себе тащил Евпатия полпути до города… Мне бы сейчас хорошенько промыть рану да заново ее перебинтовать, дав отдых, а заодно хоть ненадолго выветрить из головы события последних часов, притупить стиснувшую сердце боль…
Но воев, пробившихся в город через Оковские ворота и объявивших, что именно они стали причиной чудовищного взрыва в татарском лагере, решил почтить своим присутствием сам князь! Каково же было его удивление, когда он узнал в ряженых половцах своего доверенного посла-боярина и порубежника, ранее предложившего отчаянный план по сдерживанию поганых на льду Прони…
– Выжил, значит… Егор. Не чаял уже тебя и увидеть, а оно вон как сложилось…
В этот раз князь обратился уже лично ко мне, и тон его был явно неоднозначным. Поняв замаскированный посыл, я поспешил ответить:
– Княже, у Ижеславца поганые оставили два тумена, не выделив темнику Бурундаю китайских мастеров осадного дела, у Пронска – еще одну тьму. Это войско уже имело пороки. Но оба града выдержали осаду, и все три вражеских тумена ныне разбиты и рассеяны! Однако хан Батый о том еще не знает, и, увы, после многих битв нас осталась лишь горстка воев. Мы не могли и помыслить напасть на осадный лагерь столь скудным числом, и сжечь пороки было уже не в наших силах… Но все, что возможно, мы сделали, подорвав склад с китайским огненным зельем! Также нам повезло сжечь и запасы горючих огнесмесей… Увы, в этой схватке погибли наши верные соратники, в том числе и дядя мой, Кречет, а мы с боярином и вовсе чудом остались в живых!