Зима была холодной
Шрифт:
— А он? — встревожилась Алексис, боясь оставлять Киллиана одного.
— А с ним я поговорю. Не волнуйся, маленькая скво, его никто не обидит. — Вождь тонко улыбнулся, давая понять, что разговор окончен.
— Подождите! — снова вмешалась Алексис. — Можно отвести нас к солдатам? Они же стоят здесь, неподалёку?
— Все солдаты ушли, маленькая скво, — сурово ответил Золотой Ястреб, и взгляд его потяжелел. — Четыре дня назад они снялись с места, оставив нас. Не знаю, когда вернутся.
Алексис бросила последний взгляд на Киллиана, безмолвно моля его не натворить глупостей, и покорно пошла за стройной индеанкой, которая с улыбкой поманила за собой.
—
Жена вождя проводила Алексис за пределы поселения, к высоким густым кустам, за которыми пряталась цепь небольших водоёмов, от которых парило. В воздухе стоял лёгкий солоноватый запах, и Алексис вспомнила о минеральных источниках, про которые не раз слышала в городе. Неужели из-за них армия и правительство хотели окончательно согнать индейцев с их земель? Впрочем, думать об этом слишком долго она не стала — вода оказалась на удивление тёплой, и, сбросив с себя остатки того, что когда-то называлось одеждой, Алексис с наслаждением погрузилась в источник, прикрывая глаза и чувствуя, как расслабляется каждая клеточка тела. Глаза слипались от усталости, но она пересилила себя, погружаясь в воду с головой и выныривая, с сожалением поняв, что вымыть волосы нечем.
— Держи. — От голоса за спиной Алексис подпрыгнула, испуганно обернувшись. Белая Сойка сидела на камне неподалёку, а за ней толпились, смущённо улыбаясь, ещё несколько женщин. Жена вождя протягивала небольшой кувшинчик с коричневой жидкостью. Алексис настороженно посмотрела на него, не спеша принимать.
— Что это? — поинтересовалась она, всё же взяв сосуд в руки и принюхиваясь.
— Настой корня вереса и медвежьей ягоды, а ещё мыльный корень, — охотно пояснила Белая Сойка. — Чтобы отмыть волосы. Чтобы блестели. Как у меня. — Она провела рукой по гладким чёрным волосам, отливавшим синевой. — Бери. Не бойся.
Отвар пах хвоей и терпким, густым можжевеловым духом. Вылив половину на голову, Алексис принялась вымывать грязь и пыль с волос. Повторив процедуру ещё два раза, она наконец почувствовала, что волосы скрипят от чистоты. Присутствие женщин, продолжавших разглядывать её с неутихающим интересом, поначалу смущало, но Алексис заставила себя вспомнить, как раньше принимала ванну при служанках, и неловкость, хоть и не прошла окончательно, но стала меньше.
— Одежда. — Белая Сойка показала на аккуратно сложенный серо-голубой свёрток. — Мы будем ждать там. — Она поднялась и кивнула на кусты.
Не заставляя себя долго ждать, Алексис вышла из воды, ёжась от холодного воздуха, и развернула свёрток, оказавшийся длинным платьем из тонкой кожи, украшенным мягкой бахромой. С виду оно было бесформенным, но на удивление пришлось впору, подчеркнув достоинства фигуры без излишней откровенности. Рядом с платьем Алексис нашла мягкие сапоги, больше похожие на носки, но с плотной подошвой. После ботинок обувь показалась удобной, как домашние туфли.
— Пойдём. — Белая Сойка, заметив Алексис, отошла от женщин, с которыми весело о чём-то переговаривалась. — Тебе надо поесть и отдохнуть.
— А что с Киллианом?
— Он придёт потом, — уклончиво ответила индеанка. — Когда поговорит.
— С вождём?
— И с ним тоже.
Они подошли к небольшому хогану, расписанному ярко-синими волнами и красными кругами, напоминавшими солнце. В отличие от жилища вождя,
— Садись, ешь. — Белая Сойка показала на кровать и кивнула на тарелку, в которой дымилось мясо. — Потом можешь отдыхать. Не бойся, всё будет хорошо.
Она ушла, и Алексис осталась одна. Обойдя жилище по кругу, она наконец опустилась на шкуры, под которыми разглядела матрас, набитый соломой. Взяла в руки тёплую миску и набросилась на еду, радуясь, что никого нет рядом, и можно есть руками, слизывая с пальцев горячую подливку, макая в неё хлеб и не думая о манерах. Глаза снова стали слипаться, когда еда подошла к концу, и, не раздумывая долго, Алексис забралась под шкуру и заснула.
— Я не помогаю каждому белому, забредшему в резервацию, — начал вождь, едва Алексис и Белая Сойка скрылись из виду. — Но твой брат много говорил о тебе, а он — хороший человек. А значит, ты мой гость. Можешь отказаться, — проницательно усмехнулся индеец, наблюдая за недовольством на лице Киллиана. — Твоей скво здесь ничего не угрожает. Но если не испугаешься перемен, примешь мою помощь.
Киллиан продолжал молчать, пытаясь понять, куда клонит Золотой Ястреб. Прислушиваясь к себе, он с удивлением, понял, что не испытывает к вождю ставшей привычной ненависти. Этот человек внушал уважение, и не только своим видом. Он говорил коротко, скупо, но веско, заставляя прислушиваться. И в самом деле — что он теряет? Колум отзывался о Золотом Ястребе с уважением, хотя Киллиан и поднимал его на смех. Но сейчас он и сам невольно проникся, к тому же, понимая, что выбора особого у него нет.
— В тебе много страхов и сомнений — так говорил твой брат. А теперь я и сам вижу, что он прав. Ты потерял себя. Потерял свою тень. А человек без тени не боится смерти. Это плохо.
— Разве воин должен бояться смерти? — саркастично поинтересовался Киллиан.
— Ты больше не воин, — отрезал вождь. — Твоя жизнь изменилась. Надо принять её. Или не жить вовсе.
— И что ты предлагаешь? — Киллиан усмехнулся. — Станцевать с бубном и попросить совет у Медведя?
— Ты глуп, — беззлобно усмехнулся индеец. — Но это не страшно. Иди, помойся, от тебя смердит, как от скунса в брачный период.
Он кивнул, и к ним подошли два индейца. На Киллиана они смотрели настороженно, и тот ответил им таким же взглядом.
— Они проводят тебя до воды. Потом приведут ко мне.
Тёплые источники полукругом огибали резервацию, и Киллиан вскоре с наслаждением опустился в воду, помня, что долго нежиться в тепле не получится. Но, когда вылез, не нашёл своей одежды. Рядом стоял один из проводников-индейцев, протягивая синее армейское одеяло.
— А моя одежда? — возмутился Киллиан. Но индеец лишь равнодушно пожал плечами и пошёл обратно, в деревню, вынуждая закутаться и идти следом. В босые ступни впивались мелкие камни и сухая трава. Поднялся ветер, и облака над головой снова грозились пролиться дождём.