Зима Гелликонии

Олдисс Брайан Уилсон

— Олигархия приказала нам идти в Кампаннлат. Если вы решили, что после нашего возвращения солдаты олигарха перебьют нас, героев, всех до единого, то вы точно спятили.

— Если олигарх так мало думает об отдельных личностях, то зачем ему задумываться об армиях?

— Ни один здравомыслящий человек не станет уничтожать свою армию.

Фашналгид махнул рукой.

— Ты моложе меня. У тебя и опыта меньше. Самый большой вред — от человека думающего. Неужели ты считаешь, что живешь в мире, где людьми руководит разум? Что такое рациональность? Разве это не желание верить, что другие будут вести себя так, как нам угодно, или по крайней мере так, как мы себе внушили? Наверное, ты мало пробыл

в армии, если полагаешь, будто в голове у всех людей одно и то же. По правде сказать, я полагаю, что мои друзья спятили. Некоторые спятили в армии, некоторые спятили потому, что им всю жизнь приходилось вести себя по-дурацки, некоторые просто из-за врожденной склонности к сумасшествию. Один раз я слышал молитву, которую читал священник-военачальник Аспераманка. Он говорил с такой убежденностью, что я поверил: он хороший человек. Хорошие люди попадаются... Но хочу тебе сказать: большинство офицеров похожи на меня — пробы ставить некуда, такие безумцы.

После столь жаркой речи последовала пауза, потом Шокерандит проговорил:

— Я никогда не доверял Аспераманке, ведь он оставил своих людей умирать.

— Мудрость и безумие легко могут меняться местами, если твой удел страдание, — процитировал Фашналгид и добавил:

— Армия несет в Ускутошк болезнь. Олигархия с радостью избавится от армии, ведь со стороны Кампаннлата теперь некому нападать. Кроме того, Аскитош с радостью избавится от полка из Брибахра...

Словно бы все сказав, Фашналгид повернулся к паре спиной и сделал большой глоток из фляжки. Беталикс опускался к далекому горизонту, и по небу потянулись тучи.

— Что же вы предлагаете делать, если вдруг мы окажемся заперты между двумя армиями? — с неожиданной решительностью спросила Торес Лахл.

Фашналгид махнул рукой в сторону моря.

— Там, всего в одном переходе, нас дожидается лодка а в лодке мой друг. Туда мы и держим путь. Если хотите, можете отправиться со мной. Если вы верите мне, то вам лучше держаться меня.

Капитан не торопясь взобрался в седло, поднял воротник шинели, прикрыл им подбородок, пригладил бородку и кивнул своим новым знакомым на прощание. Потом пришпорил лойся и тронулся с места. Лойсь, понурив голову, зашагал вниз, по каменистому склону в сторону блестевшего поодаль моря.

Но капитан не успел отъехать далеко; Лутерин крикнул вслед удаляющейся фигуре:

— Куда направляется эта ваша лодка?

Шелест кустов под порывами ветра почти заглушил ответ капитана:

— В конечном итоге в Шивенинк...

Маленькая фигурка верхом на лойсе продвигалась по извилистым проходам между валунами к морю; при виде приближающегося мохнатого животного и его седока птицы поднимались в воздух, а небольшие земноводные прятались среди камней. Какие-то твари ныряли в лужи, оставленные недавними дождями. Все, что могло двигаться, разбегалось с пути человека.

Капитан Фашналгид мыслил слишком узко или был слишком занят другими проблемами для того, чтобы спросить себя, почему положение человека остается столь изолированным среди водоворота прочей жизни. И тем не менее именно этот вопрос — или, скорее, неспособность точно понять суть проблемы, заключенной в данном вопросе, — привели к появлению высоко над планетой целого маленького мира, движущегося по орбите, проходящей над полюсами.

Этот мир был искусственного происхождения и именовался Земной станцией наблюдения Аверн. Пролетающий над планетой на высоте 1500 километров, Аверн казался стремительной яркой звездой, которой обитатели планеты дали имя Кайдау.

Две семьи, находящиеся на наблюдательной станции, следили за автоматическим сбором и обработкой информации о жизни внизу, на Гелликонии. Семьи также отвечали за то, чтобы эти данные во

всей своей полноте, во всем своем богатстве и путанице, со всеми подробностями отправлялись на планету Земля, за тысячу световых лет. ЗНС была создана именно для этой цели. Для этой же цели родились люди, чьи потомки теперь населяли Аверн. Сейчас лишь несколько земных лет отделяли Аверн от его четырехтысячного дня рождения.

Аверн олицетворял окончательный, осуществленный при помощи самых современных технологий земной цивилизации провал попытки проникнуть в суть вековечной проблемы давнишнего отчуждения между человеком и средой его обитания. Создание Аверна увенчало этот провал. ЗНС представляла собой ни больше ни меньше как пик достижений технической мысли той эпохи, когда человек, пытаясь покорить космос и поработить природу, сам оставался ее рабом.

И по этой причине Аверн умирал.

За тысячелетия своего существования Аверн пережил множество кризисов. Использование технологий на ЗНС пришло в упадок; более того — огромный, диаметром в тысячу метров, корпус станции был по сути самоподдерживающейся системой; крохотные механизмы сновали под его кожухом словно паразиты, заменяя куски обшивки и оборудование в предписанном порядке, как требовалось. Двигались сервомеханизмы стремительно, общались друг с другом при помощи кратких прикосновений асимметричных рук, подобно крабам на неком германиевом пляже, и язык их общения был понятен одному только РАБОЧЕМУ КОМПЬЮТЕРУ, который контролировал общее состояние станции. На протяжении сорока веков сервомеханизмы безотказно выполняли свои обязанности. Крабы не знали усталости.

В продвижении сквозь пространство Аверн сопровождали эскадроны вспомогательных спутников, разлетавшихся от него во все стороны, точно искры от костра. Спутники кружили по многократно пересекающимся орбитам, некоторые были не больше глазного яблока, другие, невероятно сложные по форме и внутреннему оснащению, повторяли программу своего автоматического управления, полностью направленную на сбор информации. Метафорические, вечно ненасытные глаза спутников были открыты для нескончаемых потоков информации. Когда один из спутников выходил из строя или погибал в столкновении с космическим мусором, на смену ему из сервисного люка Аверна выплывал его собрат и занимал место погибшего. Как и крабы, сверкающие спутники доказали, что не знают усталости.

То же самое творилось и внутри Аверна. Под мягкой внутренней пластиковой оболочкой прятался эндоскелет, или, если прибегнуть к более удачному по исполняемым функциям сравнению, нервная система. Эта нервная система спутника была во сто крат сложнее, чем нервная система человека. Нервная система увязывала в единое целое иные неорганические компоненты — аналоги мозга, почек, легких, кишок. Она мало зависела от тела, которому служила. Нервная система решала проблемы, связанные с перегревом, переохлаждением, конденсацией, микроклиматом, отходами, освещением, внутренней связью, моделированием визуальных иллюзий и сотнями других факторов, предназначенных для того, чтобы сделать сносным физическое существование людей внутри круглых стен станции. Подобно крабам и спутникам-глазам, нервная система доказала свою неутомимость.

Зато человеческая раса испытывала утомление. Предназначением каждого в восьми семействах — с течением времени число семей уменьшилось до шести, а после до двух — было достигнуть исполнением своих профессиональных обязанностей единственной конечной цели: передачи посредством информационного радиосообщения как можно большего объема данных о планете Гелликония на далекую Землю.

Цель была слишком экзотична, слишком абстрактна, слишком оторвана от истинного человеческого предназначения, впитанного с молоком матери.