Зима Гелликонии
Шрифт:
Рабы трудились в стойлах хоксни. Некогда стада хоксни бродили по равнинам. Теперь эти животные начинали впадать в спячку. Рабы собирали заснувших верховых животных во всех темных, укромных уголках поместья, где те предпочитали прятаться, сносили всех в одно место и складывали в сухом сарае. Раз впав в спячку, тела хоксни приобретали жесткое, остекленевшее состояние, вся энергия из них улетучивалась. Тела их напоминали полупрозрачные стеклянные фигурки. Некоторые уже теряли свою тускло-коричневую окраску, на боках проступали бесцветные горизонтальные полосы, с которыми хоксни пробудятся вновь следующей Весной Великого
Впавших в спячку хоксни называли глосси, призраками, потому что, как призраки, они не умирали до конца.
Управляющий поместьем, вольный человек, приветствовал Лутерина, прикоснувшись пальцем к полям шляпы.
— Рад видеть, что вы вернулись, хозяин. Мы собираем призраков и складываем в сараи, перестилаем сеном, как видите, чтобы за зиму они не повредились. Так что следующей весной они будут в отличной форме, как всегда. Если только весна наступит.
— Весна наступит. Нужно только подождать несколько веков.
— Так говорят книжники, — отозвался управляющий, украдкой подмигнув старшему распорядителю.
— Важно подготовиться к зиме, а потом к приходу весны. Вместо того чтобы бросить их на улице, где их истреплет непогода, мы складываем этих хоксни в надежном месте, благодаря чему, когда придет время, у нас будут отличные верховые животные.
— Когда это случится, нас уже не будет.
— Кто-то останется тут вместо нас, я уверен, и поблагодарит нас за нашу предусмотрительность.
Говоря это, Лутерин думал о другом: Фашналгид никак не шел у него из головы.
Вернувшись в поместье, он вызвал к себе секретаря отца, нелюдимого ученого, по имени Эванпорил. Он приказал Эванпорилу отправить двоих вооруженных людей на паре гигантских двулойсей по дороге в Нунаат на поиски Фашналгида, чтобы те проехали как можно дальше и разыскали следы капитана. Если им удастся найти Фашналгида, тот должен быть доставлен в поместье Шокерандитов в целости и сохранности. Секретарь отправился выполнять задание.
Лутерин съел легкий завтрак и только после этого вспомнил, что еще не навестил мать.
В зале огромного особняка царили сумерки. На первом этаже окон не было вообще, чтобы сделать дом более устойчивым ко льдам, снегу и паводкам. На мраморном полу стоял массивный деревянный стул, сейчас пустой; сколько Лутерин себя помнил, на этом стуле никто и никогда не сидел.
Между тусклыми лампами-рожками, в которых горел биогаз, из стены выпирали висящие черепа фагоров. Экземпляры, которых убили Лобанстер и Шокерандиты до него. Теперь эти фагоры, наверно, держали свои рога высоко, их пустые глазницы, в которых залегла тень, с грустью глядели в дальний конец зала.
По дороге в комнаты матери он помедлил, прислушиваясь к крикам снаружи. Кто-то кричал глухим голосом пьяного. Звеня поясным колокольчиком, Шокерандит бросился к боковой двери. Раб поспешно отодвинул засов, чтобы хозяин смог пройти.
Во дворе, хорошо видном из окон верхних этажей поместья, стояли вассал и двое свободных с обнаженными мечами в руках. Они теснили в угол шестерых фагоров со спиленными рогами. Один из фагоров, гиллота с оттянутым тощим выменем, что говорило о годах пребывания в неволе, хриплым голосом выкрикивала на сибише: «Вы не убьете нас, злые сыны Фреира! Это Хрл-Ичор Йхар, двурогий, вернулся назад, чтобы мы владели им! Остановитесь! Остановитесь!»
— Остановитесь! —
Внизу одного из нелюдей уже убили. Мечник распорол сталлуну брюхо размашистым ударом меча сверху вниз. Разрубленное тело фагора рухнуло на снег, потроха и легкие вывалились. Когда Шокерандит склонился над убитым анципиталом, чье тело еще содрогалось в агонии, из разрубленных внутренностей наружу хлынул поток желтой крови.
Из грудной клетки фагора начала медленно изливаться густая масса с более плотными сгустками, похожая на густое варево или недоваренный яичный желток. В желтой массе мелькали более коричневые блестящие сгустки, все это походило на нечто живое и стремилось из огромной раны наружу, по плитам двора, затекая в щели между плитами, растекаясь широкой лужей, в устье которой в общем месиве уже невозможно было различить отдельные органы — это был сплошной кровавый невосстановимый разрыв.
Шокерандит оттянул торчащее ухо фагора, проверяя выжженное там клеймо.
Потом в ярости взглянул на мечников.
— Это был раб, поместный фагор. Что вы сделали?
Вассал мрачно ухмыльнулся.
— Лучше не мешайте нам, господин. Нам приказали убить всех фагоров, поместных или чужих, всех до единого.
Пять оставшихся фагоров с хриплыми криками начали проталкиваться мимо мечников, которые немедленно преградили путь двурогим острыми лезвиями.
— Стойте. Дриксталгил, кто отдал тебе этот приказ?
Неожиданно он вспомнил имя отцовского вассала.
Не спуская глаз с анципиталов и держа меч наготове, вассал сунул левую руку в карман и вытащил оттуда сложенную бумагу.
— Вот, смотрите — секретарь Эванпорил дал нам это сегодня утром. А теперь отойдите в сторону, и, если не возражаете, мы займемся делом, господин, не то вас помнут.
Вассал отдал Шокерандиту листовку, которую тот в гневе развернул. Черные буквы, напечатанные на белой бумаге.
Бумага, новый плакат олигархии, разъясняла: только что выпущенный новый указ направлен на то, чтобы удержать чуму, известную под названием «жирная смерть», за пределами государства. Раса анципиталов признана носителями чумы. По этой причине все фагоры должны быть убиты. Фагоры-рабы должны быть зарублены или преданы другой не требующей расходов смерти. Дикие фагоры подлежат расстрелу на месте. Награду в один сиб за голову каждого анципитала может получить каждый, у любого представителя государственной власти в любой провинции. С этих пор владение фагорами считается вне закона и карается смертью. Приказом олигарха.
— Уберите мечи в ножны, пока я не отдам новый приказ, — сказал Шокерандит. — До тех пор, пока на то не будет моего слова, никаких убийств. И уберите отсюда труп.
После того как люди неохотно повиновались ему, Шокерандит вернулся в дом и в гневе поднялся наверх, к секретарю.
В поместье было множество старинных гравюр, большая часть которых вышла из-под стальных прессов в Ривенике в ту пору, когда этот город был прославленным пристанищем художников. В основном гравюры изображали сцены из дикой горной жизни: охотники неожиданно набрасываются из засады на медведей, медведи неожиданно нападают на охотников, олени мирно пасутся, люди верхом на лойсях падают в пропасть, зарубленные женщины в лесной глуши, заблудившиеся дети умирают обнявшись, прильнув к корням огромных деревьев.