Зима и лето мальчика Женьки
Шрифт:
— Жень, здесь о любви все. О настоящей, не о такой, как ты думал. Прочти, пожалуйста!
И Женька дал себе слово, что, даже если читать будет скучно-прескучно, книгу он одолеет.
Глава 4
Я — Брига!
— Гляди-ка, у нас Цыган профессором хочет стать. Книжку читает, — Кастет перелистнул «Двух капитанов» послюнявленным пальцем. — Ой, мать моя женщина, книжка-то толстая! «Глубокоуважаемая Мария Васильевна! Спешу сообщить Вам, что Иван Львович жив и здоров. Четыре месяца тому назад я, согласно предписаниям, покинул шхуну,
— Отдай, Саня, а? Отдай! — В глаза Кастету Женька смотреть боялся.
Кинуться бы, впиться зубами в эту руку с черными полосками ногтей, сжимающую Аленин томик. Но не стал: за спиной Кастета маячили Тега и Рыжий, два рослых девятиклассника. И Женька канючил, глядя мимо них в проем окна, за которым потихоньку светало.
Мальчик и не заметил, как пролетела ночь, с головой ушел в книгу. Больше всего ему нравилось, что она написана от первого лица. И можно думать, что будто и он немножко Саня Григорьев, сильный, смелый. Очень смелый. И очень, очень сильный… Только Кастет не Ромашка — он тупее и втихушку пакостить не станет, просто на перо Женьку возьмет или что похуже придумает.
Мальчик дернул плечами: в спальне было холодно, а одеяло Кастет скинул на пол, и Женька сидел перед ним в трусах и в майке. «Бороться и искать, найти и не сдаваться», — не вовремя всплыло в памяти. Что искать? Что найти? И как бороться? Кастет ему с одного удара дух вышибет. Оставалось «не сдаваться». Только это тоже получалось не очень. Женька просто терпел и молчал.
Молчание Кастет ненавидел еще больше, чем попытки дать отпор. В морду заехать — невеликий труд; но как заставить Цыганенка голосить? И не то чтобы Саньке это было очень нужно; но было в Цыгане что-то непонятное. Кастет знал: даже сейчас, канюча, Женька его втайне презирает и главенства не признает. Хотя конфеты отдает безропотно. Сам приносит, с таким видом, будто сладкое ему даром не нужно. Остальные все жмутся, ждут пока он, Саня Кастет, подойдет по-барски, вразвалочку — а куда спешить, — и надеются, что забудет или мимо пройдет. А этот просто отодвигает свою порцию сладкого подальше от миски, равнодушно так. А потом так же спокойно отдает. И улыбается. Улыбается, сука. Так, будто ему, Кастету, одолжение делает: на, мол, возьми, раз уж тебе так надо.
— Фи-у! — книга с размаху улетела в потолок и, упав, распласталась на полу. Обложка — отдельно, остальное — само по себе. Кастет поддел томик носком ботинка, отпечатал след на развороте.
— Ой, простите-извините, — промурлыкал дурашливо. — Замаралась вроде.
Цыган вздрогнул.
— А фонарик у него классный, — подал голос обычно немногословный Тега, разбивая полумрак комнаты ярким лучом.
Три десятка молчаливых свидетелей сжались под байковыми одеялами и, казалось, перестали дышать… Мертвая тишина, тяжелая, до духоты, висела в спальне. Луч метался от одной кровати к другой. Пацаны только крепче зажмуривались. О, если бы они не боялись выдать себя, то, верно, и уши бы заткнули. Генкина койка — рядом; мальчик дрожит под одеялом, обливается липким потом и молчит, молчит.
Женька вдруг вывернулся, рванул на себя ногу Кастета. Тот охнул и свалился всей тяжестью на
Кастет поднялся не спеша, забрал фонарь. Луч вновь прогулялся по кроватям. Тишина.
— Классный, — поток света Женьке в лицо. — Слышь, урод, это не тот фонарь, что сторож потерял?
— Тот, — хмыкнул Тега. — Не мама же ему привезла.
— Ты что не знаешь, чужое брать нельзя? Бо-бо может быть. А, парни? Бо-бо делать будем?
— Будем! — охотно согласился Рыжий.
— А нафига? — пожал Тега плечами. — Увел — его вещь.
— Хоцца мне так… — Рыжий щелкнул переключателем. Свет стал ярче. — За него можно чирик слупить. Фонарик-то фарцовый. Штатовский. Видишь, вот написано…
Три головы — к металлическому цилиндрику… Женька воспользовался передышкой, схватил «Двух капитанов» — хотел откинуть в сторону, но не успел.
— Сука! Урою, — зашипел Кастет, хватая Женьку.
— Урой… — прохрипел тот в ответ.
Свет резанул по глазам. Ослепленный, Женька не успел закрыться от удара и свалился Кастету под ноги. Тот для надежности заломил мальчику руку, заставил подняться. Женька закусил губу: не кричать, не кричать, не кричать…
— Ты по лицу не бей. Следы останутся, — посоветовал Рыжий.
— Да, хватит уже с него, — Тега поднял растерзанных «Капитанов». — «Далась же она ему! Не рыпался бы», — подумал и отвернулся, чтобы не видеть лица пацана.
По всему выходило, что не по делу к нему Кастет прицепился. Косяков за ним нет.
— Песню запе-вай… — протянул Кастет.
Рыжий заржал так, что фонарик заплясал в его руках, рассекая белесоватую тьму на сотни осколков.
— Ну что, запевала, слова забыл? — Кастет свободной рукой ущипнул Женьку. — Солнечный круг, небо вокруг. Ну…
На минуту повисла тишина. Мучители ждали.
— Сам… пой… сука, — выдохнул Женька, глотая непослушные слезы.
— Дурак! — вырвалось у Теги неожиданно для него самого.
Но Тега тоже бы петь не стал. Он в детдом уже с третьим юношеским разрядом по боксу попал, а это — плюс при любом раскладе.
— Женечка петь не хочет. А что хочет? А?
— Любви и ласки, — ввернул Рыжий.
— Лю-у-у-убви-и-и… — протянул Кастет. — Хочешь, мальчик, я из тебя девочку сделаю?
Тега уставился на Кастета: «На понт берет? Или в самом деле? Дебил, это же…» — он и сам не понимал, противно ему или страшно до тошноты. Он с ними? Или… против них?
— Нет! — рванулся Женька, захлебываясь ужасом. — Не надо! Кастет! Не надо! — Он всхлипнул, срываясь на стон.
Женька слишком ясно понимал: после всего, что произойдет сейчас, не будет его прежнего. Кто-то другой будет, кого даже жалеть никто не решится. Ему казалось, что уши заложило, как под водой. И ничего нет, есть только вода и он. Толща воды, многие метры, не подняться, не выплыть, не выжить…
В полумраке он не видел лица Кастета — если б Рыжий хоть фонарь включил.
— Кастет…
— Кому Кастет, а кому Александр Петрович, — хмыкнул тот довольно. — Давай, Женечка, повторяй: Александр Петрович, я, козел и фраер дешевый, тебя умоляю…