Зима, когда я вырос
Шрифт:
— С подружкой? — говорю я. — Она блондинка?
— Ах ты негодник!
— Можно я поеду с вами?
— Нет.
— Так я и думал.
— Ты меня терпеть не можешь, да, Томми?
—
— Лето — никчемное время года, да?
— Начхать мне на лето.
— Но мы же еще увидимся?
— А вот это мне до лампочки.
— Томми, Томми, когда же ты научишься правильно говорить?
— Пойду писать письмо Звану.
— Не забудь вычеркнуть в нем все грубые слова.
Я задумываюсь. Я знаю много крепких ругательств. Но никогда не видел, как они пишутся. В школе этому не учат.
Бет протягивает мне руку для прощанья. Моя рука вся потная, ее рука сухая и холодная. Она решительно разворачивается и идет прочь.
Я смотрю ей вслед.
У ворот она останавливается. Оборачивается и машет мне — долго-долго.
Я не сразу машу в ответ.
Я думаю о Зване.
Когда он стоял на палубе своего идиотского корабля, Бет ему не махала, потому что она была вместе с тетей Йос
Я машу Бет.
Думает ли Бет сейчас о Зване, когда машет мне?
У меня на глаза навернулись слезы, только и всего. Вообще-то я умею реветь как миленький, но иногда бывает неохота.
Улыбается она или нет?
Мне не видно.
Ну конечно же, она не улыбается, улыбаться — это не для Бет.
Я иду по длинной безлюдной аллее парка Вондела и чувствую, как сильно устал. Еле переставляю ноги. Я могу пуститься бегом или упасть на зеленую траву — ее вокруг сколько угодно.
Я смотрю на солнце.
А может, Зван сейчас тоже смотрит на солнце у себя в Бруклине и думает: а может, Томас сейчас тоже смотрит на солнце…
Когда я снова смотрю прямо перед собой, то ничего не вижу — глаза ослепли от яркого света.
Нет, падать на зеленую траву я не буду.
Через минуту я уже несусь, как сумасшедший.
Я один. Никто за мной не бежит. Я не бегу ни за кем. Я поднимаю руки и кричу в небо.