Зима королей

Холланд Сесилия

Он скакал так целый день. В сумерки он спугнул кролика из зарослей кустарника, подстрелил его, а вечером зажарил и съел. Заснуть он не мог. Он думал о том, как Эгон добирается домой без меча, в какой-то момент он почти встал, чтобы сесть на лошадь и поскакать вслед за ним. Но потом снова опустился. Темнота была плотной и ветреной, и он ощутил знакомое чувство сдавленности и тесноты.

Так оно и было, конечно, теперь это происходило из-за Сирбхолла. Мюртах мог бы стряхнуть с себя его имя, но тут же к нему цеплялось другое.

Они пытались предостеречь его. Финнлэйт пытался.

«Сопутствуйте мне, кровные родственники». Вспомнились другие, те люди, которых он убил…

Кир мак Эода. Он крепко закрыл ему глаза. Хорошенький юноша, которого он дразнил и вышучивал — даже Дермота мак Махона он вдруг пожалел. Он был старше их и должен был — должен был иметь какой-то другой способ разрешить все это — помимо этих мертвых людей на траве, и окровавленных стрел, и Сирбхолла, забитого насмерть. Какой-то иной путь, лучший, чем убийство юношей.

Перед рассветом он снова сел верхом и поехал. Вскоре после восхода солнца он добрался до реки и повернул на север. Он проехал мимо лачуг рыбаков на дальнем берегу и увидел блеск утреннего костра, на котором готовили завтрак. Болото возле хижин покрылось панцирем на зиму. Он порысил дальше.

Некоторое время спустя он въехал в ограду короля. Слуги приняли поводья от обеих лошадей, и он велел им оставить их во дворе, но дать кобыле немного попить. Несколько человек находились в это время на дворе, но никто из них не помешал Мюртаху войти в дом короля.

Король в это время вершил суд, творил правосудие, и по тому человеку, который сидел на скамье справа от него, Мюртах понял, кого там судят.

Он встал у двери, как только вошел внутрь, и сказал:

— Я сожалею, что прервал твое занятие, король.

— Ты прервал свое собственное, — сказал король. — Что я на это услышу?

— Только свидетельство того, какой я человек.

— Убей его, — сказал прерывисто Кормак мак Догерти.

— Ни один человек не может ударить другого в жилище короля, — сказал Мюртах. — Я мог бы сослаться тебе и на большее число законов, но у меня нет для этого свободного времени. Как я понимаю, вы объявляете меня неарфистом? Я пришел сказать тебе, что я отказываюсь от всех прав, как наследник моего отца. Я теперь человек вне закона и нарушитель клятвы, без клана и имени.

Он улыбнулся королю:

— Все мои родственники мужчины — мертвецы, убей их в расплату кровью, если можешь пустить им кровь.

Он повернулся к двери.

— Схвати его! — сказал Кормак.

— Когда мы осудим его, — сказал король. Возле двери Мюртах обернулся:

— Между прочим, я там привез тебе кое-что, король. Ты лучше похорони его, пока оно не начало пахнуть. — Он взглянул на Кормака. — Я уже дважды видел тебя, кролик, и не убил. Как насчет третьего раза?

— Похорони сам своего мертвеца, — сказал король. Мюртах резко вскинул голову:

—

Ты похорони его, король. Это ты убил его.

Он вышел за дверь, захлопнул ее за собой и вспрыгнул на кобылу. Она устремилась в ворота. Часовые что-то кричали ему. Он позволил лошади промчаться галопом и снизил скорость только на безопасном расстоянии. Здесь он перешел на рысь и направился к северу от реки.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Его не заботило, куда ехать. Кобыла несла его на запад. Облака во второй половине дня исчезли, оставив небо пепельно-голубого цвета. Равнина закончилась, и солнце садилось за длинными мысами — он был возле моря.

Он подумал: «Должно быть, для меня имеет значение, куда я направляюсь».

Кобыла паслась, бродя по склонам. Когда наступила ночь, он стреножил ее, а сам опустился под деревьями; если он разведет костер, то его заметят. Все тело болело от езды верхом. Он чувствовал длинные мышцы своей спины, словно ремни.

То, что он наговорил в помещении короля, было глупым и ошибочным, и он хотел бы, чтобы этого не было сказано. Они, возможно, посчитали это бравадой. Они должны понять, что обычно он так не говорит. Для них это не имеет значения.

Он все сделал не так, неправильно. Там, в роще на берегу, он задним числом разрушил единственный шанс, который у него когда-либо был, чтобы доказать, что он был прав, а Сирбхолл ошибался. Эти слова прозвучали неутешительно. Никто не был прав. Он покачал головой, пытаясь свыкнуться с этим, ужас от всего случившегося охватил его.

Не было слов, чтобы выразить это, не было возможности поговорить об этом или даже обдумать. Что может кто-либо сказать об этом? Сирбхолл был мертв, не ошибающийся, и не правый, мертв и оставлен для захоронения чужим. Он, Мюртах, убил других шестерых человек.

Он быстро встал и пошел вниз к кобыле. Это был конец. Он еще мог чувствовать своими пальцами, как натягивал тетиву лука, как лук сгибался, он мог мысленно видеть, как люди падали и как они выглядели мертвыми, но он не мог сказать об этом больше того, что он сделал это. Он взобрался на лошадь и поехал под этим странным, звездным небом.

При первом проблеске рассвета он набрел на стадо овец, раскинувшееся на чаше глена, где не было ничего, кроме завядшего вереска, колючек и камней, покрывающих землю.

Там, где были овцы, там должен был быть и частокол; он стал искать в небе следы дыма, но не увидел ничего. Он убил старую овцу и отволок ее в убежище — каменную расщелину. Он развел маленький костер, используя сухое дерево так, чтобы оно не дымило, и зажарил на нем полоски мяса. От жира, капающего в пламя, он вдруг почувствовал себя очень голодным.

Он не ел ничего уже долгое время. Не удивительно, что он ощутил голод так неистово. Он съел все приготовленное им мясо и поджарил еще.