Зима, которой не было
Шрифт:
— Прошу, называй вещи своими именами, — сконфузилась я. — Видимо, давно. Но поняла это только сейчас.
— Хорошо, милая. Выпьем чаю. Тот, что приносил Акиншев, просто превосходный. Жаль, что этот молодой человек больше не придет на терапию…
— Как не придет?! — воскликнула я, отбрасывая ногой свои ботинки. Я помчалась за отцом на кухню и едва не споткнулась. Но затем я откашлялась и сделала строго-равнодушный вид. — То есть почему?
Папа занялся приготовлением чая — наполнил чайник водой и поставил его на плиту. За несколько секунд
— Я несколько раз говорил ему о том, что для избавления от фобии нужно заняться делом. Я имел в виду учебу, но он решил все гораздо интереснее.
— Как же? — невзначай поинтересовалась я, двигая от нетерпения свою чашку по столу.
— Устроился работать, — усмехнулся папа в ответ.
Артем и работа? У меня он почему-то всегда ассоциировался с обеспеченной беззаботностью. Коля это подтвердил. С чего вдруг?
— И кем он стал работать? — начала разводить папу на беседу я.
Тот нахмурился и ответил:
— Кажется, мы хотели поговорить о твоей влюбленности, Ева.
Вообще-то мы и так уже о ней говорим.
— Небось богатый папаша куда-то его пристроил. Такие парни, как он, не способны ни на что…
Я постаралась вложить в свою реплику как можно больше цинизма. Отцом порой было легко манипулировать — он тут же повелся.
— Ты не права. Артем теперь работает официантом в кафе неподалеку. Это никак не связано с делом его семьи.
Я задумчиво хмыкнула и отмахнулась, попытавшись показать равнодушие. Но внутри, честно, я сильно удивилась.
Могу представить, насколько такой официант может распугать клиентов.
— В общем, то, что мне кто-то нравится, сейчас не слишком важно. Важнее то, что перед этим человеком я очень виновата. И черт знает, как извиниться.
— Что за слова, милая? — недовольно поинтересовался отец, наполняя кружки кипятком. Клуб огненного пара взвился к потолку и тут же растворился в воздухе.
— Забей, — вздохнула я. — Так ты мне поможешь? Ну, как можно психологически тонко это сделать? Извиниться то бишь.
Папа поставил передо мной заваренный чай и положил рядом ложку для сахара. Сам же уселся напротив, почесывая подбородок. Мне кажется, он был смущен.
— В первую очередь тебе нужно понять, ради чего ты хочешь извиниться… Из чувства вины, из жалости, ради вежливости…
— Я виновата настолько, что должна буду просить прощения до конца времен. Как всегда я опростоволосилась и обидела этого человека. Но как сделать это так, чтобы раз и все — он простил?
— Ключевое слово — «хочу».
— Хочу… — задумчивым полушепотом произнесла я. Все, что всегда действительно хотела — чтобы меня оставили в покое. А сейчас мои желания как-то кардинально поменялись в сторону социума. Это было странно и приятно одновременно. — И как мне это поможет?
С важным видом отец сделал глоток, затем, растягивая время, медленно вернул чашку на место и откашлялся.
— Тебе нужно сделать так, чтобы он почувствовал твое желание. Такие слова, как «прости», «извиняюсь»
— С каких пор ты романтик? — лукаво улыбнулась я, допивая чай. Мне стало немного легче.
— С моей работой легко стать что романтиком, что психом.
Видимо, на твое окружение это тоже распространяется.
— Ладно, — я почувствовала жгучее желание побыть в одиночестве. — Я пойду. Спасибо, что выслушал.
— Ева, — произнес мой собеседник, едва я дошла до дверного проема. Я обернулась, встретившись с ним глазами. Такими же глазами, как у меня.
— Сейчас с тобой говорил не психолог, а твой отец. Я люблю тебя.
Я сделала глубокий вдох, подавила спазм в ногах и выпалила в ответ:
— Я тоже люблю тебя, папа!
***
В общем, несколько последующих дней я ходила как выжатый лимон. Точнее, таким образом я выглядела почти всегда, но этот период был особенным — на моей цитрусовой сущности испробовали самую мощную соковыжималку. Синяки под глазами и постоянный рой кучи мыслей в голове выдавал во мне девушку с печальной историей. Особенно заметен был на моем лице горький мыслительный процесс — только ленивый в классе не подошел и не спросил, почему я смотрю в одну точку. Кроме двух девчонок, которые, кажется, меня стали презирать. Те самые, что вызвались побыть моими подружками в начале этого семестра. После того, как я сблизилась с Лесей, их общество мне стало в тягость, а они, кажется, на меня теперь точат зуб. Я методично «слилась», вечно ссылаясь на занятость, и они, похоже, немного оскорбились.
— Лаврентьева! — окликнула меня учительница русского. Меня словно включили в розетку: я дернулась, разлепила веки и подлетела к ее столу. Вокруг шумно общались одноклассники — урок еще не начался.
— Что-то не так? — поинтересовалась я, оттянув удушающий ворот лимонной рубашки.
— Во-первых, — начала она, пальцем подцепив мое железное колье в виде терновой ветви, — это не для школы, а для дискотеки. Во-вторых, я вновь удивлена твоим сочинением. Приятно удивлена.
— Правда? — поинтересовалась я без особенной радости и тут же отстранилась, чтобы она вновь не начала меня трогать. Краем глаза я заметила пару одноклассников, которые, кажется, смотрели в мою сторону, что-то обсуждали и смеялись.
Нет. Именно кажется.
Я вновь обратила взгляд к учительнице, как за спиной почувствовала сразу несколько глаз. Обернувшись, я увидела, как компания девочек смеется. И явно надо мной. Возможно, к спине приклеилась какая-нибудь ерунда. Я пошарила по ней ладонью, но ничего не было.
– ..на конкурс, Ева, — донеслось до меня. — Ты слышишь вообще?
— Да, — кивнула я, делая вид, что пытаюсь вспомнить тему разговора, но вместо этого краем глаза я наблюдала за собственным классом. Ученики смотрели то на экраны своих телефонов, то на меня, злорадно и удивленно хихикая.