Зима мести и печали
Шрифт:
– За что, – спрашиваю, – ваш отец вашего же тестя погнал из директоров?
– Зачем это вам? – отвечает вопросом на вопрос. – Любопытство заело?
– Послушайте, – терпеливо начинаю его убеждать. – Без информации – любой, касающейся вашего отца, убийство я не размотаю. Помогите мне.
Он еще минут пять ломается, потом неохотно, едва раскрывая рот, как чревовещатель, выдает следующие сведения.
Царь уволил отца Марго за финансовые махинации. Вот уж точно: вор у вора шапку украл. («Но Марго ни слова, – предупреждает меня Принц, – она отца глубоко уважает».)
Своей
– Я лично убежден в том, что отца убил Кот, – внезапно говорит Принц. – Советую заняться этим типом вплотную. Будь на моем месте человек, подобный отцу, он бы давно убрал Кота и закрыл тему. А я рефлексирую, как Гамлет. Надеюсь, такой персонаж вам известен? – добавляет он иронично. – Действуйте, уважаемый, – голос его становится накаленно-жестким, – не спите на ходу, ищите убийцу, я вас за ручку водить не буду.
Крутой. Кругом одни крутые. Что за напасть! Раздраженно плюю, но не на пол, а так, символически, внутри себя, и ретируюсь.
На диване в гостиной сидит Марго, поникшая, как увядший цветок, – сравнение банальное до невозможности, но верное. Черные волосы льются на длинную склоненную шейку, грудки и узкие плечики. На слова прощания отзывается слабой улыбкой. По контрасту со своим преисполненным апломба мужиком она выглядит такой грустной и хрупкой, что щемит сердце. Э, да не собираешься ли ты втрескаться по самые уши, Королек? Только этого тебе не хватает для полного счастья.
Выхожу в ночь и снег, залезаю в «копейку» – и вот уже кидается под колеса и уносится назад укатанная шинами дорога, скользят деревья в подрагивающем свете фар. Прощай, светлая королева Марго, свидимся ли когда-нибудь? Может быть, это о тебе написал когда-то кривоногий поручик Мишка Лермонтов: «Творец из лучшего эфира соткал живые струны их, они не созданы для мира, и мир был создан не для них!» Не уверен насчет мира, а для меня ты не создана точно…
Из «копейки» названиваю «Есенину»:
– Нет ли чего свеженького?
– Пока по нулям, – в его артистичном баритоне звучит апатия. – А что у тебя?
– И у меня дупель-пусто.
Разъединяемся.
Набираю номер мобилы молодой вдовушки Царя.
Конечно, я мог бы попросту, без затей, сказать ей, что Принц нанял меня выяснить обстоятельства смерти ее муженька, но чутье, которому доверяю безоговорочно, подсказывает: не надо. Принц и его «мамаша», похоже, ненавидят друг дружку, особенно сейчас, когда начинается дележ наследства. А потому стоит мне только упомянуть имя магната – и вдовица пошлет меня так далеко, что шагать буду всю оставшуюся жизнь.
Почему-то был уверен, что у нее окажется жеманный голосок привыкшей к мужскому вниманию фифки, ан нет – жесткий, прагматичный, как у современной бизнес-леди.
– Я из журнала «Мадам Баттерфляй», – выдаю соловьиную трель. – Надеюсь, вы позволите взять у вас интервью, как у одной из самых обаятельных
– Что-то не слыхала о таком журнале.
– Мы как раз делаем пилотный номер. Это издание о нашем городском бомонде и, прежде всего, о женщинах, которые составляют его гордость. Редактор даже намерен поместить ваше фото на обложке. Но если вы не желаете…
Она хмыкает, на секунду задумывается и соглашается: завтра в полдень, в спортивно-развлекательном комплексе на Котовского.
Что за дьявольщина! Уже второй раз – за короткое время – возникает на моем пути спортивный центр, в котором когда-то хозяйничал Серый. Словно богатеям негде оттянуться, как только здесь, на окраине, рядом с безмолвным лесом. Или судьба вновь подбрасывает мне подсказку, как бывало прежде?
* * *
День начинался уныло. Полусонно вставало сияюще-мутное солнце. Неспешно, словно бы нехотя опускался снежок. К одиннадцати этот ленивый снегопад как отрезало. Небо очистилось и заголубело.
Сейчас двенадцать. Дымные акварельные облака. Пропархивают редкие снежинки. Вдоль дороги – барашки барханов первозданного снега.
Домчавшись до цели, ставлю «копейку» на прикол и захожу в вестибюль спортивного центра, который сейчас почти безлюден – если не считать двух девчонок-администраторш. Плюхаюсь на упругий диван и покорно смыкаю веки, намереваясь ждать долго и упорно. Но вдова оказывается особой почти пунктуальной: опаздывает всего на девять минут, что для женщины, к тому же небедной, вообще опозданием не считается.
Ее появление предваряет звероподобный телохранитель, который спрашивает меня грубо и прямо:
– Это вы из журнала?
Получив утвердительный ответ, лаконично просит подняться, профессионально обхлопывает всю мою тушку и с вежливостью железного лома разрешает вернуться на место.
Только теперь появляется она, решительно постукивая каблучками высоких черных замшевых сапожек. Белая норковая шубка расстегнута, длинное тело в черном коротком платьице профессионально изгибается. До чего хороша чертовка! Впрочем, мордочка не в моем вкусе. Типичное рыльце манекенщицы, загорелое – результат благотворного действия солярия – и бездушное, с надутыми, как шина, губками.
Усаживается рядом, обдав волной острых французских ароматов. Накачалась на тренажерах, помылась в душике, опрыскалась парижскими духами и готова к интервью. Чем не жизнь!
Хмурит лобик, еле заметный под гривой русых волос, и, поиграв унизанными перстнями пальчиками, предлагает задавать вопросы.
Вытаскиваю диктофончик.
Повествует она охотно, сентиментальничая и мусоля детали. О том, как появилась на свет на Дальнем Востоке, в семье военного, как впятером – родители и трое детишек – мотались по огромной стране. Отец менял гарнизоны, она – школы. Окончил службу папаша в маленьком городке, где и осел навек, а она отправилась за высшим образованием в наш мегаполис. В институт не поступила, срезалась на математике, но добрые люди присоветовали обратиться в модельное агентство, дескать, там ей самое место.