Зима мира
Шрифт:
Ллойд рос в суровом районе – в лондонском Ист-Энде. В двенадцатилетнем возрасте над ним начали издеваться в школе.
– Со мной тоже так было, – сказал ему отчим, Берни Леквиз. – Если ты самый умный мальчик в школе, к тебе обязательно прицепится какой-нибудь классный шламмер… – Отчим был евреем, а его мать говорила только на идиш. Он-то и привел Ллойда в Олдгейтский боксерский клуб. Этель была против, но Берни все же настоял на своем, что случалось нечасто.
Ллойд научился быстро двигаться и наносить сильные удары – и приставать к нему прекратили. Еще ему расквасили нос, и теперь он не выглядел
Ллойд принял душ, снова надел костюм и отправился в бар для рабочих, взял кружку бочкового пива и сел писать письмо своей сводной сестре Милли об этой стычке с коричневорубашечниками. Милли завидовала ему, что мама взяла его с собой в эту поездку, и он пообещал часто писать ей обо всем происходящем.
Эта утренняя стычка Ллойда потрясла. Для него политика была частью обычной жизни: мама была парламентарием, отец – член муниципального совета, сам он был председателем лондонского комитета Лейбористской лиги молодежи. Но политическая борьба всегда представляла собой дебаты и голосование – до сегодняшнего дня. Никогда прежде он не видел, чтобы в учреждение вламывались погромщики, а полицейские смотрели на это и улыбались. Он увидел политику без белых перчаток, и это его потрясло.
«Как ты думаешь, Милли, могло ли такое случиться в Лондоне?» – писал он. У него самого первой мыслью было – что нет. Но среди английских предпринимателей и владельцев газет тоже встречались почитатели Гитлера. Лишь несколько месяцев назад скандально известный член парламента сэр Освальд Мослей основал Британский союз фашистов. Как и нацисты, они любили разгуливать в военной форме. Что же будет дальше?
Он дописал письмо, сложил и отправился на поезде «С» в центр города. Они с мамой договорились встретиться и пообедать с Вальтером и Мод фон Ульрих. Ллойд всю свою жизнь слышал рассказы о Мод. У мамы была с ней странная дружба: Этель начала свою трудовую жизнь горничной в большом доме, принадлежавшем семье Мод. Потом они вместе участвовали в движении суфражисток, боролись за избирательное право для женщин. Во время войны они выпускали газету феминисток «Жена солдата». Потом они поссорились из-за различий во взглядах на тактику политической борьбы и отдалились друг от друга.
Ллойд прекрасно помнил, как в 1925 году фон Ульрихи приехали в Лондон. Ему тогда было десять, он был достаточно большой, чтобы запомнить, как неловко ему было оттого, что он по-немецки не говорит, а пятилетний Эрик и трехлетняя Карла знают два языка. А Этель и Мод тогда помирились.
Он добрался до бистро «Роберт». Ресторан был обставлен в стиле «арт-деко», с непростительно прямоугольными стульями и столами, с причудливыми железными светильниками под абажурами цветного стекла; но крахмальные белые салфетки, стоящие наготове возле тарелок, ему понравились.
Все уже сидели за столом. Подойдя, он увидел, что женщины выглядят просто потрясающе: обе держались с достоинством, были изысканно одеты, красивы и уверены в себе. Сидевшие за другими столиками бросали на них восхищенные
После того как они сделали заказ, Этель рассказала о цели их поездки.
– В тридцать первом году я потеряла место в парламенте, – говорила она. – После следующих выборов я надеюсь туда вернуться, но пока что мне надо зарабатывать на жизнь. К счастью, Мод, ты научила меня журналистике.
– Не очень-то я и учила, – сказала Мод. – У тебя природный дар.
– Я пишу для «Ньюс Кроникл» цикл статей о нацистах и еще заключила контракт на книгу с издателем по имени Виктор Голланц. А Ллойда я взяла с собой как переводчика: он изучает французский и немецкий.
Увидев мамину гордую улыбку, Ллойд подумал, что не заслуживает ее.
– Мне пока почти не приходилось демонстрировать свои познания переводчика, – сказал он. – Пока что мы общались только с людьми вроде вас, которые прекрасно говорят по-английски.
Ллойд заказал телятину в сухарях – блюдо, которого никогда в Англии не пробовал, – и она ему очень понравилась. За едой Вальтер его спросил:
– А разве вы не должны сейчас ходить в школу?
– Мама решила, что так изучение немецкого пойдет лучше, и в школе с этим согласились.
– А вы не хотите поработать немного у меня в рейхстаге? Боюсь, что безвозмездно, но вы будете целые дни говорить по-немецки.
Ллойд пришел в восторг.
– Я был бы счастлив. Какая прекрасная возможность!
– Если Этель сможет без вас обойтись, – добавил Вальтер.
Она улыбнулась.
– Ну, может быть, если очень понадобится, я смогу иногда его забирать?
– Разумеется!
Этель протянула руку через стол и коснулась руки Вальтера. Так ведут себя лишь с родными, и Ллойд понял, что эти трое – очень близкие друг другу люди.
– Спасибо вам, Вальтер, – сказала она.
– Да не за что. Я всегда могу найти дело для молодого умного помощника, который разбирается в политике.
– А я вот, кажется, перестала разбираться в политике, – сказала Этель. – Что у вас тут такое творится в Германии?
– В середине двадцатых годов все было в порядке, – сказала Мод. – У нас было демократическое правительство и рост экономики. Но все рухнуло после биржевого краха двадцать девятого года. И теперь страна переживает глубокую депрессию… – ее голос задрожал от волнения и боли. – Стоит появиться сообщению, что есть работа для одного человека, как в очередь выстраиваются сотни. Люди в отчаянии. Они не представляют себе, как прокормить детей. А теперь нацисты дают им надежду, и они спрашивают себя: «А что мне терять?»
Вальтер, должно быть, подумал, что она сгущает краски. Преувеличенно бодро он сказал:
– К счастью, Гитлеру не удалось завоевать симпатии большинства населения Германии. На последних выборах нацисты получили треть голосов. Тем не менее это самая большая из партий, но Гитлер стоит во главе правительства меньшинства.
– И поэтому он потребовал новых выборов, – вставила Мод.
– И добьется их? – спросила Этель.
– Нет, – сказал Вальтер.
– Да, – сказала Мод.
– Никогда не поверю, что народ Германии проголосует за диктатуру! – заявил Вальтер.