Зима на разломе (Ближний Восток, 1993-94)

Динец Владимир

Тогда я думал, что он преувеличивает, но позже, когда лучше узнал Израиль, понял, что Беня, к сожалению, прав. Это не совсем еврейская страна. Но о грустном позже.

Ночью мы подкрались к лисьему вольеру с фонариком и успели заметить рядом с двумя парами зеленых огоньков несколько крошечных искорок глазенки лисят.

Пришлось в темноте гнать на джипе в Йотвату за второй бутылкой.

Весь следующий день то и дело шел дождь. Я слонялся по территории, помогал Бене и Давиду, написал письма родственникам и знакомым, а прежде всего, конечно, Ирочке, по которой ужасно соскучился. Вечером Беня подбросил меня на джипе в город, и первым, кого я встретитил, был Джин-Тоник.

– Где ты пропадаешь!
–

радостно закричал он.
– Пошли скорее!

– Куда?

– Я нашел тебе классную работу! С жильем!

Я кинул письма и открытки в ящик, вздохнул и пошел за ним.

Открытка

Вот скоро станут дни длиннее,

Растопит солнце грязный снег,

И я пробраться к вам сумею

Через разлив весенних рек.

Друзьям оставлю джип и виллу,

И ночи жаркие, увы,

И двинусь из пустыни милой

К холодной слякоти Москвы.

Прощусь с Израилем сердечно,

Но там, на севере, зато

Дерябну кое-с-кем, конечно,

А кое-с-кем и кое-что.

10. Охранник

Больше всего он жалел об этой чудесной маленькой планетке, потому что за двадцать четыре часа там можно было любоваться закатом и рассветом тысячу четыреста сорок раз...

Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц

Мы с Анкой заперли дверь, ведущую с палубы "Летучего Голландца" к каютам, спустились по трапу на пирс и пошли в город. Теперь, когда я работал по ночам, а потом спал до обеда, вся вторая половина дня была в нашем распоряжении, и мы проводили ее на яхте или на Платформе. На чуть подгибающихся ножках мы заглянули в наш любимый турецкий кабачок "Атаман Скумбрий", выпили по ковшику горячего шоколада и побрели домой - Ане пора было делать уроки, а за мной должна была прийти машина со службы.

Джин-Тоник устроил меня на Автотерминал - огромную стоянку новеньких машин на южной окраине города. В Израиле очень высокие ввозные пошлины, поэтому европейским машинам народ предпочитает более дешевые японские, особенно скрипучий драндулет под названием "Субару" и маленькую спортивную "Мазду". Их доставляют морем из Японии, ставят на терминал, а потом постепенно увозят грузовиками дальше на север.

Каждую ночь, с десяти вечера до восьми утра, я сторожил автостоянку в компании кого-нибудь из трех "русских", с которыми жил в бесплатной квартирке, предоставленной нам охранной конторой. Был конец января единственное время, когда в Эйлате по ночам бывает холодно. Мы мерзли даже в куртках, хотя как раз в этом году зима выдалась теплая. Обычно в феврале и купаться-то нельзя, а сейчас вода все время была теплее двадцати градусов. Днем нас заменяли охранники из местных. Летом, в жару, все наоборот - русские дежурят днем, израильтяне ночью.

Мне-то так было удобнее, но старого Мишу было очень жаль.

Миша приехал из Калининграда, где работал в Институте Рыболовства ихтиологом. В Израиле он все пять лет продежурил на терминале, пытаясь скопить денег, чтобы вернуться. Но где-то раз в полгода не выдерживал и все пропивал. Начальство смотрело на его запои сквозь пальцы, потому что в остальное время он, единственный из всех, ничего не нарушал и не прогуливал.

Кроме него, со мной работали Петя и Саша, отец с сыном, эстонские русские, приехавшие подработать. Эти были ребята ушлые и с юмором. Кормились они продуктами, которые в конце недели выбрасывают из магазинов - все равно за выходные испортятся. Называли они этот процесс абсорбцией.

– Я сегодня абсорбировал кило помидоров, - говорил Саша.

– Молодец, сынок! А я абсорбировал в книжном журнальчик с порнушкой. На дежурстве будет, что почитать.

Все же это было не совсем дно общества. Люди с настоящего дна на этой работе долго не задерживались. Любая работа с

бесплатным жильем для иммигранта уже роскошь. Парень по кличке Цикладол, которого я сменил, продержался всего неделю - подвело подорванное токсикоманией здоровье. Еще бы, цикладол - это вам не формалин нюхать. Теперь, гуляя по городу с моими знакомыми по Хай-Бару или birdwatching'у, я то и дело шокировал их, здороваясь со всякими оборванными личностями, а мои коллеги по службе поражались, видя, как со мной раскланиваются чиновники из туристского центра.

Обычно я дежурил в паре с Мишей. Один сидел в будке у въездного шлагбаума, другой обходил в темноте двухкилометровую территорию, а через час мы менялись местами. Раз в полчаса полагалось сообщать по рации, что все в порядке. Так я сочинил свои первые стихи на иврите: "Эсрим - эсрим вэ тэша, Владимир бдикат кешер" (двадцатый - двадцать пятому, Владимир на связи). Время от времени к нам заезжал на джипе проверяющий - толстый парень с низким лбом и негритянскими губами по имени Зари. Весь кайф был в том, чтобы потихоньку покататься на одной из новеньких машин (они все стояли с ключами и бензином в баке), не попавшись при этом Зари. Одно время мы предупреждали друг друга, щелкая переключателем приема-передачи на рации, когда он проезжал под шлагбаумом, но потом он догадался, в чем дело, и теперь наши рации работали только на передачу. В будке можно было поспать, но в полглаза - подъезжавший джип с проверяющим не услышишь, и все, уволят. В общем, лично я всю ночь изнывал от скуки и дожидался рассвета.

Терминал был расположен на уступе плато, высоко над заливом, и восход солнца был настолько красив, что я готов был смотреть этот спектакль без конца. Потом нас отвозили в нашу оклеенную порнухой квартирку, и мы старались побыстрее выспаться, потому что у всех были дела в городе. Миша забивал козла с приятелями, Петя и Саша занимались различной абсорбцией, а я спешил как следует искупаться, пока не пришла из школы Аня.

В один из дней я плавал в море с Рони Малкой, которого случайно встретил на пляже. Мы сгоняли наперегонки к Платформе, огромному плоскому буйку, и уже возвращались, когда увидели внизу странную картину. Там, где раньше было песчаное дно (я уже знал на нем каждую губку), медленно двигалось нечто вроде звездного неба - ровная синяя поверхность в белых точках.

Озадаченные, мы нырнули, чтобы рассмотреть странное явление, и спустя секунду пробкой вылетели на поверхность в полном экстазе, хором заорав: "Китовая акула!"

Народ, плескавшийся вокруг, рванул к берегу, но мы ничего не замечали, только судорожно заглатывали побольше воздуха и снова раз за разом устремлялись вниз.

Акула плыла так медленно, что нам удавалось без особого усилия не отставать от нее, и, наконец, мы дождались, когда она поднимется поближе к поверхности. Тут мы ухватили ее за спинные плавники (их два) и пару секунд посидели на шершавой, как наждак, спине. Но рыбе это не понравилось, и она чуть быстрее задвигала трехметровым хвостом - этого было достаточно, чтобы напор воды сорвал нас с нее.

– У тебя есть телефон?
– спросил Рони, когда мы всплыли и отдышались.

– Нет, но меня можно через Беню найти. А что?

– Мои друзья будут звонить, подтверди, что я не вру.

– А что, это такая редкость?

– О! За последние пять лет третий случай, чтобы она подплыла к пляжу. Все наши подводники мечтают ее увидеть, но здесь планктона меньше, чем на юге - сюда они почти не заходят...
– он лег на спину, чтобы перевести дух.

В два я отпирал каюту, кипятил на камбузе кофе и ждал Анечку. В нашем распоряжении было семь часов. К сожалению, дарить ей серебряные безделушки я уже не мог - волшебная "зеленая дверь" исчезла, и даже заклинание "Сезам, откройся!"