Зима от начала до конца (сборник)
Шрифт:
Вдруг кто-то всё же заговорил. Это оказался Сдобсен:
– Октава, спой нам песню.
– Песню? – переспросила Октава. – Ты думаешь, сейчас время петь песни?
– Этого я не знаю, – ответил Сдобсен. – Но послушать песню было бы кстати.
– Не бывает времени не для песен, – поддержал его Ковригсен.
– Но разве мы не должны неслышно подобраться к Пронырсену и застать его врасплох? Если я запою, нас услышат.
– Я думаю, он нас ждёт. Возможно, песня поднимет настроение и ему тоже, – ответил Ковригсен.
– В голову не идут слова, – пожаловалась Октава. – Тоже пропали
– Ты просто спой о нашей реке, – попросил Простодурсен.
И она спела короткую песенку о реке – кажется, такую:
Река нам текла каждый день –когда ночью мы крепко спимили днём коврижкой хрустим.Плескаться ей было не лень.Она журчала так мило,она протекала мимо,она поила нас всех,и наш разносился смех.Без речки нам жизни нет,и вот нашей речки нет…Грустная песня утраты. Утёнок заснул, а Простодурсен ткнулся глазом в ветку, и слёзы залили лицо. Пришлось остановиться и вытереть его.
– Ты не могла бы спеть не такую грустную песню? – попросил Сдобсен. – Если мы предстанем перед Пронырсеном с такими несчастными лицами, то…
Октава взглянула на Ковригсена. Она часто делала так, собираясь спеть песню. Посмотрела-посмотрела – и запела:
Но мы не простаки!И мы не дураки!Мы не сдаёмся, нет!Мы все идём вперёд!И мы несём мешок!Ворюгу мы найдёми плеск себе вернём!Как только песенка окончилась и друзья потянулись к выходу из леса, они услышали милый сердцу звук. Это был плеск реки, как вы, конечно, догадались. Он пробивался откуда-то справа. Реку они пока не видели, но на этот звук зашагали быстрее. Вскоре они вышли из леса. И увидели всё солнце и всю гору целиком.
Они встали за большими мшистыми камнями. Раньше река протекала между ними, но теперь здесь было почти совсем сухо. И они наконец узнали, что произошло.
Пронырсен жил в модной современной норе сразу за рекой. А за норой в горе была вымоина внушительных размеров. И Пронырсен прокопал канаву от реки к этому углублению. А чтобы река свернула в его канаву, он перекрыл старое русло камнями и мхом, и вода сочилась через эту запруду в час по капле, если не меньше. Зато в самой канаве всё журчало и плескалось, как по заказу. А там, где эта вымоина или ложбина – где это углубление спускалось вниз, там канава заканчивалась и вода вытекала в траву. И уже стала собираться в небольшой прудик. А если вода сумеет растечься ещё дальше, то постепенно натечёт целый пруд. Огромный пруд. А когда и он переполнится, вода перехлестнёт через край и хлынет наружу, но в старое русло она не вернётся никогда.
– А это что такое? – спросил Сдобсен.
Он смотрел
Вот как обстояло дело. Бедная утка не умерла. А оказалась в живых. Но жила она на очень короткой привязи.
– Это утка, – сказал Простодурсен.
– Утка? – сказал Сдобсен. – Та утка?
– Та самая. Мама этого шпрота у меня в кармане.
– Думаете, он собирается её утопить? – спросил Сдобсен.
– Бедная пташка, – сказала Октава.
Пока они разглядывали из-за камней весь этот ужас, из норы вышел Пронырсен. Он заменил входную дверь на дорогую дубовую. Пронырсен грыз сухарь от Ковригсена и шёл вдоль канавы – посмотреть на утку.
– Ну давай плавай! – крикнул он утке.
Утка неподвижно стояла в траве и таращилась на ползущее к ней озеро. Время от времени она щипала верёвку, накрепко привязавшую её к этому чудовищному месту.
– Давай покажи, что ты утка, а не тряпка! – крикнул Пронырсен.
– Сам плавай, макак-переросток! – прокричала в ответ утка.
Услышав её крик, утёнок проснулся и выпрыгнул из кармана Простодурсена. Тот хотел было его поймать, чтобы он не попался на глаза Пронырсену, но утёнок проскользнул среди камней и метнулся в канаву.
– Не будешь плавать – не будешь есть, – тем временем заявил Пронырсен.
Пока он разглагольствовал, утёнок пробежал вдоль его ноги и устремился вниз по склону, а потом упал на спину и так влетел в лужу.
– Спасите! – завопила утка.
– Ой, помолчи хоть, – сказал Пронырсен.
– Ой, что это?! – верещала утка.
– Ну что? – проворчал Пронырсен.
Он утёнка так и не увидел. Тот уже забился к матери под крыло, а она только хохотала от такой щекотки. Лишь край голубого платка торчал из перьев.
– Вот оно что, – заговорил вдруг Ковригсен – так неожиданно, что все вздрогнули.
– Что? – сказал Пронырсен.
– Ты тут канаву выкопал, – сказал Ковригсен, и они все четверо вышли из-за камней.
– Да, выкопал, – ответил Пронырсен. – Здорово, правда? Первый утковод во всей долине. Надо и о красоте думать.
– Какая наглость! – завопила Октава.
– Скользкие уловки! – закричал Сдобсен. – Мы себе живём, хлеб жуём, ни о чём плохом не думаем, а ты тем временем воруешь всю воду!
– Что-о-о? – сказал Пронырсен. – Я взял только воду, которая течёт мимо меня. А ту, что течёт мимо вас, я и пальцем не трогал.
– Утка может умереть, – заметил Простодурсен.
– Никогда о подобном не слышал. Утки не тонут. Я просто держу её на привязи, пока она не одомашнится.
– Для этого тебе нужны километры верёвки! – закричала утка.
– Не слушайте вы её, – посоветовал Пронырсен. – Она по утрам не в духе. Да вы заходите на борт, заходите.
Первой зашла Октава. Она перескочила канаву и встала перед Пронырсеном нос к носу.
– Хочешь меня расцеловать? – уточнил Пронырсен.
– Вот утка правильно сказала, – ответила Октава. – Ты макак! Ты своими глупостями испортил жизнь всей долине и ещё ждёшь, что тебя поцелуют?