Зима в раю
Шрифт:
Тут я услышал за спиной притворный сиплый кашель Пепа.
– О, Мег, позволь представить тебе. Это Пеп, наш сосед по долине, – сказал я, весьма удивленный тем, что старик сумел подойти к нам так незаметно.
Вопреки ожиданиям, сногсшибательное появление Мег явно пробудило в душе Пепа интерес и даже разожгло вновь крохотный огонек романтики, погашенный неверной Франсиской почти сорок лет назад, когда он вернулся с Кубы.
Пеп поправил свой шейный платок и скинул берет. Он взял руку Мег и поднес ее к своим губам, сообразив даже – в самый последний миг – вынуть из угла рта неизменную папиросу.
– Encantado, madame, –
– Этот старый дебошир выглядит так, будто не веселился с тех пор, как сбежал от инквизиции, – пошутила Мег, озарив Пепа одной из своих самых завлекательных улыбок. – Но это ничего. Скоро я заведу его моторчик. – Она ущипнула старичка за щеку и наморщила нос. – Не так ли, цветочек?
В ответ Пеп только крякнул и нахмурился.
Вот вам и классический пример воздействия непреодолимой силы на неподвижный объект. Кажется, будет интересно!
Судомойки, более или менее пришедшие в себя после унизительно короткой карьеры в роли «Сестер из Гранады», вновь появились в своих неприличных одежках из блесток, чтобы раздать всем собравшимся гроздья винограда. Пока гости делили ягоды, сеньор Бонет прервал народные пляски и включил телевизор позади бара.
– Возьмите обязательно, – крикнула Мег, всовывая каждому из нас по горсти винограда. – Это местный обычай. Нужно проглатывать по одной ягоде с каждым из двенадцати ударов курантов. Считается, что это принесет удачу в новом году. Если только вы сможете это проделать.
Телевизор поморгал и ожил. На экране возникли радостные толпы народа, дожидавшиеся наступления Нового года перед старой ратушей в Пальме. Сеньор Бонет увеличил громкость как раз в тот миг, когда зазвонили колокола, и под старыми арками helader'ia зазвучали чавканье и хлюпанье давящихся виноградом апологетов традиции, а также тосты, смех и выстрелы пробок со стороны более гибких в плане верований гостей, которые считали поглощение шампанского из общих бутылок достаточно традиционным способом встретить Новый год.
Мы предприняли смелую попытку поддержать древний обычай, но, стойко засунув в рот пять или шесть виноградин, были принуждены дезертировать в лагерь новых традиционалистов.
Наполнив бокалы из принесенной Мег бутылки, мы произнесли тост в честь народившегося года. А потом потерялись в чрезвычайно эмоциональной потасовке из объятий, поцелуев, хлопков по спине и рукопожатий, вызванной приступом благожелательности ко всему человечеству, которая загадочным образом затмевает наши закоснелые и закостенелые убеждения на эти несколько сентиментальных минут в начала каждого нового года.
«Оркестр» грянул шотландскую песню «Доброе старое время», и любовь к ближним стала почти невыносимой. Старые дамы утирали слезы ностальгии платочками, старики стояли нос к носу в подслеповатом братстве, некоторые гости взялись за руки вокруг танцпола, как принято во всем мире, и запели странные с фонетической точки зрения версии стихов Робби Бёрнса. В то же время некоторые оппортунистически настроенные юные пары по максимуму использовали эту эмоционально заряженную интерлюдию, чтобы потискаться где-нибудь в темном уголке.
Под конец «Доброго старого времени» крики «Molts d’anys» [400]
400
Долгих лет жизни (мальорк.).
401
Счастья в новом году (исп.).
Входная дверь распахнулась, и в зал вошел фантомный волынщик – Джок. Он изо всех сил вихлял бедрами, чтобы подчеркнуть качание клеток неумело надетого килта, который в результате на спине у музыканта сполз так низко, что полами почти касался носков. Левым локтем Джок яростно накачивал тартановый мешок, его грудь вздымалась, а багровые щеки надувались и сдувались, словно пара влюбленных жаб – и все для того, чтобы выдавить, вымучить скрипучие воющие ноты.
– Ну, что я говорила? – проорала нам Мег и сжала уши ладонями. – Джок и конфуз – однояйцевые близнецы.
– Но откуда у него волынка и килт? – крикнул я.
– От одного отпускника из Шотландии, которого он встретил сегодня в гостинице. Отпускник спустил тут все бабло и оказался на мели. Джок предложил ему пятьдесят фунтов за весь комплект, и парень согласился – к сожалению.
– Я и не знал, что Джок умеет играть на волынке.
– Если судить по тому, что мы слышим, то он и не умеет, хотя он утверждает, что играл в детстве. – Мег пожала плечами. – Решай сам.
Вряд ли Джок получил бы хоть один приз за свою исполнительскую технику (звук получался, мягко говоря, ржавым), но это не помешало клавишнику и ударнику из «оркестра» подхватить то, что играл Джок, что бы это ни было, и прежде чем гости сеньора Бонета осознали, что происходит, на них обрушилось дикое, спонтанное произведение самой необычной из сборных рок-групп.
Джок, словно одержимый, выдувал хороводные и джиги, исполнитель на xiram'ia как мог вторил, пусть и в другом ключе, в то время как остальные m'usicos [402] участвовали в этом бредовом джем-сейшне с тем необузданным пылом, который характерен для любого музыканта, припавшего к мистическому источнику гармонического вдохновения и разнузданного веселья, свойственного только их клану… и, может быть, некоторым музыкально одаренным работникам винокуренных заводов. Пятеро исполнителей пустились во все тяжкие, и аудитория была в полном восторге.
402
Музыканты (исп.).