Зимнее серебро
Шрифт:
— Подожди, — сказала я Зимояру. А сама поспешила в дом, забросала огонь золой и закрыла печную дверцу.
И огляделась. Мать с отцом стояли, держась за руки, и смотрели на дверь, рядом с ними Ванда, а Сергей сжимал в руке кочергу. Стефана уже устроили на печке и накрыли плащом вместо одеяла, но даже он поднял голову. Все неотрывно следили за Зимояром, а тот, пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку, вошел в дом.
Но на все наше семейство он даже не обратил внимания. Он обвел взглядом комнату и всплеснул руками, будто бы от отчаяния. И решительно направился к шкафу,
— А этот шкаф, он тут был? — зашептала мать отцу, недоверчиво косясь на шкаф.
Зимояр уже вовсю хозяйничал в шкафу: распахнув обе дверцы, он копался внутри и без особых церемоний выкидывал все, что находил в ящиках. На пол летели зеленые бусы, рваный и заляпанный кровью темно-красный плащ, засохший букет роз, мешочек с сухим горохом — мешочек раскрылся, и горошины весело заскакали по полу.
Зимояр обернулся и увидел, что мы все остолбенело таращимся на него.
— Помогите же! — пророкотал он. — Иначе вы не выполняете нашего договора!
— А что мы ищем? — строго спросила я.
— Что-нибудь из моего королевства! — ответил он. — Что-то зимнее, что поможет мне открыть путь.
Ванда постояла, потом заглянула на полки, висящие возле печки, но там почти ничего не было.
— А больше и искать-то негде, — сказала она.
Зимояр нетерпеливо фыркнул.
— Вон там! И там! — Он указывал на две двери, слева и справа от печки.
Мы все опешили. Как мы могли их проглядеть?! Но Зимояр снова углубился в шкаф и продолжил с лихорадочной поспешностью выкидывать чашки, ложки и носовые платки. Поколебавшись мгновение, Ванда потянула ручку левой двери. За ней оказалась еще одна спальня, с другой стороны дома. Уму непостижимо, как она туда поместилась. Там стояла большая деревянная кровать с пологом, а по обе стороны от нее — два платяных шкафа. За второй дверью слышалось негромкое глухое постукивание; отец осторожно приоткрыл ее и обнаружил кладовую. С потолка свисали старые гроздья чеснока вперемежку с искрошившимися букетиками лаванды. На громоздком столе стояла ступа с пестиком, и пестик легонько перекатывался в ступе, точно им только что пользовались. В воздухе стоял еле уловимый запах сушеных трав.
— Пусть кто-нибудь подержит дверь, — опасливо произнесла мать.
Ванда придерживала дверь в спальню, а мы разбрелись по комнатам и погрузились в поиски. Мы перерыли оба шкафа и сундук, что стоял в изножье кровати. И шкафы, и сундук оказались набиты всяким бесполезным тряпьем: изъеденное молью белье, платья с ошметками пыли в карманах, полуистлевшие старые сапоги, плащи и одеяла. Но в кармане одного из платьев я нащупала что-то тяжелое — гладкие черные камешки со странным блеском. Я побежала с ними к Зимояру, но тот только досадливо отмахнулся:
— Какой от них толк? В гоблинских недрах я проблуждаю десять тысяч лет и не найду выхода. Убери их!
Под подушкой мать отыскала старый истертый медяк, но Зимояр отверг и его со словами:
— Дорога домой не может мне присниться!
На полке в кладовой нам попалась красивая маленькая склянка с духами, закупоренная пробкой; на дне еще сохранилось несколько капель. Но Зимояр лишь пожал плечами.
— То
— Может, тут вообще ничего нет! — воскликнула я.
Он привалился к стене, поникнув головой.
— Нет, есть! — возразил он. — Есть. Ветер из моего королевства веет мне в лицо, он нашептывает мне что-то и шуршит в углах. Но я не могу разобрать, откуда он дует. Надо искать.
— Мне в лицо веет только жаром, — ответила я. — Хотя печка еле теплится.
Он не ответил, а только поднял руку, и его черты мучительно исказились.
— Да, — бесцветным голосом произнес он. — Ветер горяч.
Я не сводила с него взгляда.
— Ты чего? — спросила я.
— Чернобог там, — отозвался Зимояр. — Он проник в мое королевство. Он там!
Он резко отвернулся и с удвоенной яростью набросился на шкаф. Верхние ящички полетели на пол, ломаясь: из них сыпались по всей комнате стекляшки, перья, носовые платки, лоскутная кукла, распутанные клубки тесемки, пригоршня монет, пакетик засохших леденцов, кудели чесаной шерсти — тысяча и одна ненужная вещица, которые запихнули как попало куда придется. И ничего из зимнего королевства.
— Мы ничего не найдем, — тихо сказала мне мать. Она только что вышла из спальни, уставшая и вся в пыли. — Мы трижды обыскали каждый угол. Разве только он покажет нам, где поискать еще.
— Но тут есть что-то! — дико прокричал он, оборачиваясь к матери. — Оно где-то здесь!
Я горестно всплеснула руками, а мать, расстроенная, пошла искать дальше. И тут с печки, из-под плаща, донесся тихий голосок Стефана:
— У меня вот что есть. Только он не хочет расти.
Мы все воззрились на него. Ванда с Сергеем так и застыли на месте. Стефан протягивал нам белесый плод вроде грецкого ореха. Зимояр увидел плод и с криком кинулся к Стефану.
— Где ты это взял?! — свирепо спросил он. — Кто тебе дал?!
Он уже тянул руку, чтобы забрать орех, но Стефан стиснул орех в кулаке, а Ванда решительно вклинилась между братом и Зимояром.
— Ему матушка дала! — выкрикнула она. — От нее этот орех, с ее дерева. Это Стефана орех, а не твой!
— В жизни смертного нет того дыхания, что заставит снежное дерево рождать плоды, — резко бросил Зимояр Ванде. — Одна жизнь, две, а то и три надобны, чтобы дерево лишь оделось листвой. Или вы питали дерево кровью, раз уж стоите на своем?
— Папаня схоронил там всех пятерых младенчиков, — сказала Ванда. Лицо у нее побелело, сделалось непроницаемым — такой я никогда ее не видела. — Всех моих пятерых братьев. А после и саму матушку. Она дала его Стефану! Это его орех!
Зимояр придирчиво оглядел сначала Ванду, потом Сергея со Стефаном, словно прикидывая, стоят ли эти трое шести жизней: пятерых братьев, которым не суждено повзрослеть, и матери. И бессильно уронил протянутую руку. Его лицо погасло и помертвело. Не сводя глаз с белого ореха, наполовину скрытого пальцами Стефана, он прошептал: