Зимние солдаты
Шрифт:
И еще был случай, когда в ответ на вопрос учительницы я сказал: «У мине нету карандаша». Учительница чуть не потеряла сознание. Сто раз я должен был написать на классной доске: «У меня нет карандаша». В тот раз я вернулся из школы домой поздно. Но с тех пор начал обращать больше внимания на свою грамматику.
Заботы мамы
Мама очень любила наш маленький домик на пыльной улице под названием Авеню Давида и содержала его в идеальной чистоте. Все блестело у нее и вокруг домика.
Она все время пела, в основном религиозные гимны,
Я думаю, мама слишком беспокоилась обо мне. Может быть, это было связано с тем, что однажды она чуть не потеряла меня из-за ветрянки. Мне было только два месяца, а самой маме всего девятнадцать лет. Мы оба могли тогда умереть. Может, благодаря этому испытанию мы оба потом всегда наслаждались хорошим здоровьем? Несмотря на чистоту и порядок, которые любила мама, она позволила мне и брату вырыть на задней половине нашего участка целую сеть траншей. Мы покрыли их сверху старыми досками, щитами для корма кур и рваными кусками толя, и превратили в настоящий лабиринт.
С одной стороны от нашего дома росли деревья – сливы и грецкие орехи. Скоро я узнал, что сдирание зеленой кожуры с неспелых грецких орехов надолго делает руки темно-коричневыми. Я не знал, кому принадлежали эти деревья, но когда приходило время собирать с них урожай, всегда добывал свою долю.
Если же я шел от дома в другую сторону, то подходил к владению наших соседей Дроунов. Их немецкую овчарку называли «полицейской собакой». Я верил, что она такая и есть, и редко заходил в эту сторону так далеко.
Позади нашего довольно узкого, но длинного участка были поля люцерны и ирригационные канавы, отделявшие нас от соседней индейской школы – Шермановского института. Группы индейцев – учеников старших классов школы, которые казались мне тогда взрослыми, – всегда были видны из нашего дома или на их школьном дворе, или идущими в городок. Нам всегда говорили, чтобы мы не общались с ними.
В том уголке нашего участка, что был за домиками для кур, мы с братом построили «клуб» – домик из кусков фанеры и матов, на которых кормили кур. Как интересно было однажды, возвращаясь из школы, еще от перекрестка дорог увидеть пожарную машину, стоящую около нашего дома! Оказалось, что мой брат сжег наш «клуб», играя со спичками. Огонь не тронул его, зато тронули папа с мамой. Чтобы запомнилось, как велика сила огня, они подержали его руку над пламенем спички.
Рядом с нами находилась и христианская церковь. Мы не посещали ее как истинные верующие, но все-таки ходили туда довольно часто. И я стал ненавидеть каждое воскресное утро, когда надо было «хорошо одеться». А еще существовал и воскресеный
На наклонных бетонных скосах ступеней у дверей церкви мы устраивали «бега» для тех улиток, которых нам удавалось поймать в окружающих церковь кустах. Чересчур медленные для наших темпераментов, почему-то эти соревнования очень возбуждали меня. Во всяком случае, были интереснее, чем происходившее внутри церкви. До сих пор я четко помню только гимны и то, что я должен был представлять на сцене. В те далекие годы я должен был петь, танцевать и декламировать, причем обычно в одиночку. И, кроме того, в нашей «грамматической», то есть начальной школе всегда была такая часть пьесы, которую должен был исполнять самый маленький из мальчиков. Позднее что-то, я так и не могу вспомнить что, заставило меня возненавидеть свое участие в любом представлении для публики.
Святое писание было всегда абсолютно недоступным для меня, и я так никогда в нем и не разобрался. Возможно, меня заставили изучать его слишком рано или знакомили с ним каким-то неинтересным образом. Позже меня всегда удивляла разница между учением церкви и тем, как члены ее жили.
Помню, как однажды я ходил с родителями на сеанс медитации и был испуган. Раз или два я видел горящий крест где-то в окружающих нас холмах. И я тревожился.
Несмотря на то, что для мамы самым привлекательным в церкви были ее любимые гимны, она была бы хорошей христианкой, даже если бы не было церкви рядом. Мой отец был другим. Он просто ходил туда.
Именно в этом маленьком городке я впервые заинтересовался аэропланами и начал учиться в авиамодельном кружке при одной из церквей. Здесь мы учились делать модели самолетов и планеров из дерева и бумаги с пропеллерами, вращающимися от «резино-моторов». В школе особенно хорошо шли у меня дела по классу живописи. Я даже получил направление в специальные классы живописи и рисунка. Они проводились раз в неделю в соседнем городке Риверсайд с примерно тридцатью тысячами жителей. До него было миль шесть-семь, и родители разрешили мне ездить туда на троллейбусе. Мои горизонты расширялись. И в этот момент в мою жизнь вошел человек, который ускорил этот процесс.
Великая тетя Кора
Примерно в четверти мили от нашего дома, там, где грязная дорога, которую только мы называли улицей, пересекалась с главным, обсаженным пальмами и перечными деревьями проспектом (в середине которого я садился на свой троллейбус) жили тетя Кора и ее муж.
Отец узнал об этом случайно, когда сортировал почту. Он увидел на конверте с обратным адресом «Буффало, штат Нью-Йорк» знакомое имя. Проведя исследование, он узнал, что мы жили на той же улице, что и его тетя. Она была родом с запада и вместе с мужем приехала в Арлингтон после долгих лет жизни в диких местах штата Аризона. Я узнал все это от самой тети Коры, слушая ее потрясающие рассказы о жизни в пустыне и приключениях ее, жены пионера. У тети Коры не было детей, и она вела себя так, будто усыновила меня.