Зимние солдаты
Шрифт:
Дом этот с оштукатуренными снаружи стенами, покрытыми каким-то нерусским орнаментом, очень напоминал то, что, по представлению среднего русского человека, должно было быть английским особняком. Таким, например, по-моему, мог оказаться дом Сомса Форсайта. Поэтому я считал, что дом построили для Капицы в то время, как и основное помещение института, по английским проектам, чтобы тот напоминал ему коттедж, который ученый оставил в Кембридже.
Со временем я узнал, что ошибался, ибо дом, построенный специально для семьи Капицы, был другим, намного бульшим, но об этом потом.
Прошло несколько лет. Ко мне в гости приехали мои новые знакомые из США, муж и жена Боб и Луиза Дудли. Он был физик, работал в Международном агентстве по использованию атомной энергии в Вене, когда в 1966 году туда приезжал Петр Леонидович. Он встречался с Капицей и Анной Алексеевной, заинтересовался им, и не только как физик. Дело в том, что жена Дудля в это время занималась помощью русским эмигрантам. Чтобы облегчить свою миссию, она начала учить русский язык, потом заинтересовалась русской историей, и два года назад они приехали в Москву как туристы, остановились у меня, зашел разговор о Капицах, и я сговорился с Анной Алексеевной, что они приедут к ней в гости на Николину Гору.
Встреча состоялась, Анна Алексеевна рассказывала, потом показала новую, только что вышедшую в Англии книгу о Петре Леонидовиче. Это были переведенные на английский письма Капицы, написанные в основном в Кембридже и подготовленные к изданию П. Е. Рубининым, Д. Шонбергом и В. Боеггом. Книга оказалась новой для меня, Анна Алексеевна ее очень хвалила. По-видимому, книга действительно была хороша. Ведь один из ее редакторов, Павел Евгеньевич Рубинин, – специалист по Капице.
Имя второго редактора оказалось мне незнакомо, но Анна Алексеевна сказала, что Дэвид Шонберг был аспирантом Петра Леонидовича еще в конце двадцатых годов в Кембридже, потом под руководством Капицы работал в его лаборатории в Англии; когда же власти задержали Капицу в Москве, не пустив обратно, именно Шонберг, хорошо говоривший по-русски, и приехал в Москву, чтобы в течение года работать у Петра Леонидовича в Институте физических проблем.
Третий редактор был неведом и мне, и Анне Алексеевне, но оказалось, что его хорошо знают Боб и Луиза Дудли. Доктор Боегг много лет работал с ними в Вене как один из ведущих специалистов по радиоактивной безопасности атомных станций.
– Вы знаете, Игорь, последние годы доктор Боегг уже не работает в этом институте, он на пенсии, но активно сотрудничает в Пагуошском комитете Англии, и вы сможете встретиться на одном из заседаний комитета. Ведь вы рассказывали, что участвуете в конференциях этого движения…
Так разговор перекинулся на меня, и Анна Алексеевна рассказала своим гостям о том эссе, которое я написал. А потом вдруг добавила:
– Вы знаете, Игорь, я бы очень хотела, чтобы именно вы написали книгу о Петре Леонидовиче. Думаю, у вас получится.
Я молчал. Я-то знал, что такое написать книгу. Все равно что родить и воспитать ребенка. Я был не готов к этому: мне недоставало знания материала.
Но сама мысль об этом, по-видимому, запала в душу. Поэтому когда
Собираюсь в Кембриджский университет
«Вот он, шанс. Я должен попытаться получить эту стипендию для работы в Кембриджском университете. У меня есть возможности для этого. Ведь то, что я делаю, тесно соприкасается с работами Полярного института имени Скотта, а он – часть Кембриджского университета. И если, получив эту стипендию, я поработаю несколько месяцев в Кембридже, тогда узнаю о Капице достаточно много, чтобы писать о нем книгу. Более того, тогда я просто обязан буду это сделать».
Я рассказал о своих планах Анне Алексеевне и Андрею Капице. Оба они поддержали их, и Андрей, который, как оказалось, уже съездил в Англию в качестве первого получателя этой стипендии, рассказал мне, что необходимо предпринять.
Следуя его советам, я написал письмо своему старинному научному другу и коллеге по изучению ледников Антарктиды профессору Гордону Робину о стипендии и моем желании получить ее, чтобы приехать наконец в его институт и вместе поработать над проблемами, над которыми мы сообща, но порознь трудились много лет.
Мы действительно занимались много лет одними и теми же вещами – изучением температурных условий в центральной части ледяного щита Антарктиды, и однажды, в середине семидесятых годов, я даже получил от Робина приглашение в Кембридж в качестве гостя одного из колледжей, чтобы совместно с группой ученых других стран (ее сколотил Гордон) провести мозговую атаку на проблему, которая всех нас волновала. Но тогда я так и не добрался до Англии. В день получения заграничного паспорта мне объявили, что паспорта я не получу (так решили наверху), и порекомендовали забыть об этой поездке. И я сделал вид, что забыл.
Но теперь я очень быстро получил ответ от Робина. И по тону этого ответа почувствовал, что мои шансы приехать в Кембридж на этот раз очень велики, а значит, следует быть готовым писать книгу о Капице.
Я вновь позвонил Анне Алексеевне. Раз такая возможность становится реальной, я хотел бы начать регулярно встречаться с ней и беседовать, чтобы подготовиться к поездке.
– Конечно, приезжайте, Игорь, я с удовольствием расскажу вам все, что хотите. Забирайте Валечку и приезжайте завтра же.
Так я и сделал. На другой день мы с женой были у Анны Алексеевны в ее большой квартире в «академическом» доме на Ленинском проспекте. Квартиру эту Анна Алексеевна получила совсем недавно, уже после смерти Петра Леонидовича, когда сообщила Президиуму Академии наук, что решила выехать из особняка, где они с мужем жили последние годы, и целиком передать его Институту физических проблем, с тем чтобы на втором этаже создать мемориальный музей П. Л. Капицы.
Я часто бывал в гостях у Анны Алексеевны, но очень волновался, когда ехал к ней в этот раз.