Зимний излом. Том 2. Яд минувшего Ч.2
Шрифт:
– А Ракан? – подался вперед Никола. – Савиньяк согласен его отпустить?
– Нет, – хорошее настроение погасло, осталось лишь чувство правоты, – не согласен, но я не настаивал. Если Альдо не погибнет во время переворота, его судьбу решит король или регент.
Можно было добавить, что мир в стране и процветание Эпинэ дороже жизни бывшего друга. Никола пришел бы в восторг, но это смахивало бы на оправдания, а оправданий не было, была необходимость. Как у Ворона или маршала Шарло…
Запах был восхитительным и волнующим.
– Прошу, – указал маркиз Габайру гостю на обильный, но легкий завтрак, но первым у стола оказался Котик. Друг папенькиной молодости, впрочем, и не подумал возмутиться.
– Итак, мой мальчик, – изрек он, бросая на колени салфетку, – ты в Ракане двенадцатый день, а я до сих пор не слышал, как ты ее находишь.
– Я потерял не Ракану, а Олларию, – не согласился Марсель, – и я ее еще найду, а пока собираю знакомых. Вчера я выразил соболезнования вдове маршала Рокслея…
– Для соболезнующего ты вернулся слишком рано, – заметил Габайру, с некоторым сомнением разглядывая спаржу. – Ты уверен, что графиня Рокслей утешена должным образом?
– Я выказал безусловное уважение к ее горю, – заверил Марсель и положил себе паштета. – Оно слишком глубоко для того рода утешения, коим владею я. К тому же у графини гостила родственница.
– Понимаю, – участливо кивнул Габайру, – для тебя это стало неприятным сюрпризом.
– Не для меня, – запротестовал Валме, – обо мне доложили после того, как госпожа Мэтьюс отпустила портшез. Собственно говоря, я видел, как она входила в дом. И вошел следом.
– Мужество Валмонов не имеет предела. – Ургот рассеянно погладил высунувшегося из-под стола Котика, но этим и ограничился. – И что ты вынес из беседы с двумя дамами?
– Множество очаровательных подробностей. – С паштетом было покончено, и Марсель потянулся за рогаликом, но вспомнил о пузе и передумал. – Теперь я знаю, как себя чувствует дочь госпожи Мэтьюс и ее новорожденный сын, сколь счастлив ее зять, к слову сказать, один из двух гимнет-капитанов, и как нехорошо со стороны баронессы Сакаци было покинуть его величество Альдо вслед за ее высочеством Матильдой…
– Я видел баронессу на одном из малых обедов, – внес свою лепту посол. – Девушка – само очарование, хотя я представлял алатских красавиц несколько иначе. Признаться, ее исчезновение меня удивляет. Малышка смотрела на его величество такими глазами, что я чувствовал себя обделенным.
– Если она отправилась в Сакаци, о ней позаботятся, – утешил сотрапезника Марсель. – Позаботились же о господине Тристраме и о других… господах. Ваше высокопревосходительство, при дворе весьма опечалены вашим недугом!
– Я тронут, – заверил маркиз, хрустя не дождавшимся Марселя рогаликом. – Увы, мне заметно хуже. Боюсь, я не скоро смогу тронуться в путь, но я упрям и намерен передать письмо его величества Альдо его величеству Фоме и ее высочеству Елене лично. А ты не решаешься меня огорчать, зная,
– Не решаюсь. Вам требуется молебен об исцелении?
– Не сейчас, – вздохнул дипломат. – Я и так отнял у его высокопреосвященства много времени. Есть души, куда сильнее нуждающиеся в утешении.
– Вы имеете в виду меня? – удивился Марсель. – Но я привык утешаться иным образом. Сегодняшний вечер я намерен провести у Капуль-Гизайлей. Говорят, баронесса сменила кресла в гостиной.
– Кто говорит? – уточнил посол.
– Виконт Мевен, мой однокорытник и еще один гимнет-капитан… Закатные твари, ну и нелепое же слово!
– В жизни, мой мальчик, много нелепого, – философски заметил ургот и поделился с Готти хлебной корочкой. – Что ты думаешь о Мевене и что он думает о тебе?
Марсель задумался, вспоминая минувшие дни. В Лаик Мевен казался глупее, в Нохе – откровеннее.
– Мы провели вместе целый вечер. Иоганн-Йозеф стал больше пить, – наконец объявил виконт, – и меньше говорить.
– Исходя из первого, он тебе доверяет, – улыбнулся посол, – исходя из второго – нет.
– Он меня радует, – уточнил Валме. – Старый, добрый Мевен, он не в силах откровенничать со щеголем, который ушел на войну, разболтал доверенную ему тайну и сбежал под юбку к урготской купчихе, заработав отцовское проклятие. Для военного, только что сменившего короля, это… эээ… поносно!
– Доверять тебе не следует ни в коем случае, – назидательно сказал бывший посол. – Если его величество этого не понимает, пусть пеняет на себя.
– Вот именно, – согласился посол нынешний, роняя под стол добрую половину куропатки. Внизу раздался хруст, Габайру улыбнулся:
– Это прекрасная политика, молодой человек. Никогда и никому не бросать костей и почаще ронять. Их живо подберут, а ты останешься вне подозрений.
– Как и положено болтуну и дамскому угоднику. – Лицо Марселя стало мечтательным. – Эх, слышал бы батюшка, что про меня говорят, он бы прослезился и послал Мевену и Рокслею корзину лучшей рассады. Это так благородно: служить Ракану и сочувствовать отцу-навознику.
– Если бы про тебя не говорили, – лицо Габайру было задумчивым, – нам бы пришлось немедленно распустить парочку слухов, но они, слава Создателю, появились сами. Твое дело – использовать их наилучшим образом.
– Мой дорогой маркиз, – понизил голос Марсель, – в последнее время я стал лучше понимать людей. Вас, батюшку…
– Это не может не радовать, – дипломат рассеянно уронил под стол подрумяненное крылышко, – или ты имеешь в виду нечто определенное?
– Пожалуй, – сощурился Марсель. – Батюшка, если вы помните, любит повторять: «Что не нравится Валмонам, будет убрано». Раньше меня это коробило. Зачем убирать, если можно обойти? Но недавно я увидел его величество. И понял, что оно мне не нравится. По-настоящему не нравится, а не как сдохшая корова на тракте или некстати забеременевшая любовница. Я не могу радоваться жизни, зная, что через несколько кварталов от меня обретается господин, имевший наглость приставать с пошлостями к моей знакомой принцессе и лезть в тайны моего отсутствующего друга. И то, что этот господин под давлением обстоятельств сменил штаны, ему не поможет…