Зимняя битва
Шрифт:
Милая, милая моя Маргарита,
завтра утром я посажу Октаво в автобус и отправлю к тебе. Договорюсь с кем-нибудь, чтоб его проводили до твоего дома. Здесь становится слишком опасно. Нынешней зимой было несколько побегов из интерната. Бедные дети бегут в горы или по реке. Бог весть, каково им дальше приходится. Люди Фаланги обвиняют нас в соучастии (в кои веки раз вполне справедливо) и грозят примерно проучить, если это не прекратится. А это не прекращается… Они говорят, что знают, как наказать нас, что у каждой из нас есть свое слабое место.
Вот я и отправляю его тебе с автобусом, мое слабое место. Позаботься о нем, как о своем.
– Вот, – вздохнула Маргарита, когда Хелен кончила читать. – И после этого письма – ничего. Я ей писала – не отвечает. Я бы к ней съездила, да мне такая дорога уж не под силу. С сердцем у меня неладно, нога болит, и потом, Октаво ведь не оставишь.
Хелен молчала, глубоко задумавшись. Несколько побегов? Что Паула имела в виду – только ее и Милену с их спутниками, или были и другие? Быть может, их бегство впустило в унылые стены интерната ветер свободы, которого уже не удержать? Что сталось с Катариной Пансек, Верой Плазил и остальными? А главное, что там с Паулой? Ее молчание внушало тревогу. Невыносимо было думать, что с утешительницей случилось что-то плохое.
– Вы не знаете, во сколько отходит автобус на север? – спросила она.
– Есть один в двенадцать тридцать, но вам не успеть на автостанцию… Вы и не поели даже…
– Если бегом, могу успеть.
Она накинула пальто, пересчитала деньги – хватит ли на билет – и подбежала к Октаво, который все еще плескался в лохани.
– Октаво, я уже ухожу… Прости, мой хороший.
– Знаю, тебе надо идти, а то кого-то посадят в черную яму, если ты не вернешься…
Хелен не сразу поняла, о чем он говорит.
– О, нет, это так было в интернате. Я же теперь не там. Я свободна. Могу ходить и возвращаться по своему усмотрению.
– По Усмотрению? А Усмотрение – оно где? Ты меня туда сводишь?
Она рассмеялась.
– По своему усмотрению – это значит куда хочешь и когда хочешь. Я тебя свожу.
– Обещаешь? – спросил мальчик, выводя пеной загогулину на щеке Хелен.
– Обещаю. Когда все будет хорошо.
Она поцеловала Маргариту, словно век была с ней знакома, и опрометью сбежала по лестнице. Уже во дворе оглянулась и крикнула:
– Что-нибудь передать вашей сестре?
– Да, скажите, я записала Октаво в школу!
Хелен бежала вдоль по набережной в своем мокром от объятий Октаво пальто, повторяя в обратном порядке путь, проделанный несколько месяцев назад глухой ночью в поисках Бродяжьего моста. Тогда она не знала, что ее ждет встреча с Миленой. А сегодня Милена опять для нее потеряна… На автостанции все было спокойно, но Хелен заметила довольно много солдат в форме цвета хаки, которые вышагивали взад-вперед по платформам с оружием в руках. Они явно были приведены в боевую готовность. Девушка перехватила почти пустой автобус в самый последний момент, уже на ходу. И только усевшись, нашла наконец время подумать, что же она, собственно делает. Да, она покидает столицу, когда вот-вот завяжется сражение, да, ей надо обязательно вернуться к началу зимних битв на случай, если они состоятся, – все так. Но сила куда более могущественная толкала ее в этот пыльный автобус, в путь к Пауле: она не могла бросить на произвол судьбы женщину, которая привечала и утешала ее, когда беспросветная серая тоска и безнадежность
Долгий путь без возможности скоротать его за чтением казался еще дольше. В каждой деревне автобус останавливался, люди выходили, входили, и никому ни до кого не было дела. Красномордый шофер гнал автобус на пределе, одолевая виражи и подъемы, и возмущенно сигналил другим водителям, словно они не имели права ехать по одной с ним дороге. Под вечер он остановился у какого-то кафе или ресторана, зашел туда и пропал. Мало-помалу за ним потянулись и пассажиры, и скоро все переместились в зал. Там было темно и накурено. Хелен присела в конце одного из столов. Через ее голову передавали тарелки исходящих паром супов, ветчину, вкусно пахнущие омлеты. У нее живот сводило от голода. Девушка пошарила в кошельке, но денег осталось в обрез на обратный билет.
– Что-то вы, мадемуазель, ничего не едите, – обратился к ней сосед слева, и Хелен узнала в нем одного из своих попутчиков.
– Не хочется.
– Не хочется или денег нет? Да ладно вам, я же видел, как вы считали гроши. Чего тут стесняться? Есть-то всем надо, разве не так?
Ему было с виду лет пятьдесят. Хелен не успела возразить – сосед уже поднял руку, подзывая подавальщицу:
– Омлет для барышни, будьте любезны!
Пока она расправлялась с угощением, сосед, отвернувшись, болтал с другими попутчиками, должно быть, не желая ее смущать.
– Вы докуда едете? – спросил он, когда Хелен покончила с омлетом.
Она назвала пункт назначения, и сосед явно удивился.
– Думаете, доберетесь?
– А почему нет?
– Там, говорят, какая-то заваруха. Баррикады… В город не пропускают… Хотите кофе?
Было уже темно, когда они наконец тронулись дальше. Совместная трапеза развязала языки, и несколько километров веселая музыка разговоров вплеталась в рокот мотора. Потом мало-помалу голоса умолкли, и большинство пассажиров уснуло. Рядом с Хелен никто не сидел, и она разулась, положила ноги на соседнее сиденье и накрылась своим пальто, как одеялом. Засыпая, она вспомнила Октаво с его «Усмотрением». Потом в очередной раз задумалась, откуда все-таки у Паулы этот мальчик, от кого… Утешительница открывала ей многие свои тайны, но эту – никогда! Она только смеялась и дразнила Хелен «любопытной Варварой», когда та приставала с вопросами.
Проснулась она от холода. Автобус стоял. Дверь-гармошка была открыта, и по салону гулял ледяной сквозняк. Шофер стоял в проходе, неприязненно глядя на Хелен.
– Приехали, мадемуазель. Пора выходить.
Она встала, оглянулась и увидела, что осталась одна. Больше в автобусе никого не было. Кругом царил непроглядный мрак.
– Но это же не автостанция…
– Я туда не поеду. Там дерутся. Мне это надо?
Хелен ступила на подножку и остановилась в нерешительности.
– Но не можете же вы меня вот так здесь бросить!
Он даже не потрудился ответить.
– Скажите хотя бы, где город…
– Город вон там. Прямо по дороге идите и доберетесь. А то можно срезать через холм, это вон туда. Фонарик у вас есть?
Хелен встрепенулась:
– Холм… это где утешительницы?
– Так точно. Ну ладно, все, счастливо оставаться!
Он слегка подтолкнул ее в плечо, не скрывая нетерпения: иди, чего ждешь? Силком тебя выталкивать, что ли? Спорить было бесполезно, и Хелен соскочила с подножки. Интересно, а у этого человека есть дочь ее возраста? Как бы ему понравилось, если б ее оставили одну глухой ночью в этом пустынном месте?