Зимняя Чаща
Шрифт:
Он бы слышал и об Уне Уокер, которая могла вскипятить воду, просто постукивая ложкой о край миски. Или о Мэделин Уокер, которая ловила в банки жаб, чтобы запретить людям болтать о ней.
Но Оливер не слышал этих легенд, которые – я это знаю – чистая правда. Ему известно только, о чем судачили парни – а вот их истории, как правило, сплошная ложь, приправленная страхом и ненавистью.
Он не знает, что Уокеры могут входить в Чащу, потому что наша семья такая же древняя, как растущие там деревья.
Но этот парень каким-то образом вошел в Чащу и, что самое удивительное, выбрался оттуда невредимым. Живым. У меня такое ощущение, что здесь не обошлось без какой-то странной разновидности магии.
– Как ты смог уцелеть там? – продолжаю настойчиво спрашивать я, внимательно следя за выражением его лица, чтобы уловить любой признак, что он лжет, пытается что-то скрыть от меня.
Он не спеша обдумывает мой вопрос, а затем отрицательно качает головой – похоже, действительно не знает. А может быть, из его памяти вычищено все, что ему следует забыть. Какие-то неприятные вещи. Лес лучше не вспоминать, согласна. И то, какой беспросветной может быть тьма, тоже.
Я тяжело сглатываю. Я разочарована, я устала. Там, в лесу, с Оливером что-то произошло, но он не хочет сказать, что именно. Или на самом деле не помнит. Тут мои мысли странным образом возвращаются к мотыльку с его трепещущими в темноте белыми крылышками. Я вспоминаю, как он порхал среди деревьев, ведя меня к Оливеру, к тому месту, где тот лежал, занесенный снегом. Я вздрагиваю, складываю руки на груди, стараюсь прогнать это воспоминание. «Возможно, я ошиблась», – мысленно пытаюсь убедить себя. Может, это был вовсе не костяной мотылек, а самая обычная, просто очень крупная и белая ночная бабочка. Бабочка, которая, возможно, и не была зловещей вестницей.
Возможно.
Возможно.
– Тебе нужно назад в лагерь, – резко говорю я.
У Оливера опускаются плечи, губы складываются в узкую линию. Очевидно, ему совершенно не хочется возвращаться в лагерь, но и я его оставить здесь не могу. Не могу заявить: Чур, мое! Он потерянная вещь, которая принадлежит лагерю «Щучья пасть». Так что не мне его хранить. Не могу я положить Оливера себе на подоконник, любоваться им и сдувать с него пылинки.
Даже если мне очень хочется этого.
Оливер мрачно кивает.
– И нам нужно успеть до того, как новая буря разыграется, – добавляю я. Небо уже успело сменить цвет, сделалось похожим на начинающий заживать синяк. Ветер усилился, засвистел среди деревьев, взвихрил снег на поверхности замерзшего озера.
В глазах Оливера я читаю беспокойство, за которым скрывается что-то еще. Может быть, страх. Или нетерпение. Или просто глаза такие потому, что парень не выспался. Не знаю.
– Хорошо, – соглашается он.
Фин скулит на крыльце, глаза у него большие и влажные.
Он
Даже мальчишки из лагеря, увидев Фина издалека, кричат, что это волк. А иногда и камнями в него швыряют.
Они боятся его – а страх заставляет людей совершать глупости.
Погладив Фина по голове, я вместе с Оливером пробираюсь к озеру, протаптывая дорожку среди деревьев.
Мы идем вдоль береговой линии, слева от нас лежит замерзшая поверхность озера, покрытая паутиной трещин, сходящихся к его середине. В летние месяцы вода в озере светло-голубая, спокойная, сверкающая на солнце. Но сейчас озеро погружено в спячку, и вода сделалась черной, мрачной, обжигающе холодной.
– В лагере поговаривают, будто это озеро бездонное, – произносит за моей спиной Оливер. Мы продолжаем загребать ногами снег, и при каждом нашем выдохе в морозный воздух вылетают облачка пара.
– Дна его никто никогда не видел, – соглашаюсь я.
Порой я могу, стоя на берегу, представить, что падаю вниз, вниз, вниз в темной воде озера, и чувствую ужас, странным образом смешанный с любопытством. Что ждет меня там, куда никогда не долетает солнечный свет? Что скрывается в глубине? Какие чудовища прячутся в тех местах, где никто их не может увидеть?
– Так ты думаешь, это правда? – спрашивает Оливер, останавливаясь и смотря на озеро. Голос у него теперь сильный, чистый, глубокий, не то что прошлой ночью. Возможно, травки делают свое дело.
Я растерянно отвечаю:
– Ты живешь здесь достаточно давно, чтобы начать понимать, что здесь существуют вещи, в которые никто не верит во внешнем мире.
Не знаю, поймет ли он, что я хотела сказать. Скорее всего, нет.
Чувствую, он смотрит на меня своими невероятными зелеными глазами, а затем он приподнимает руку и тянется ко мне. Пальцы Оливера легонько касаются моих волос, щекочут кожу за ухом.
– Листок, – говорит он, отводя руку. Он показывает мне золотисто-желтый листок. – Запутался у тебя в волосах.
Мы с Оливером стоим так близко друг к другу, что я смущаюсь и быстро провожу пальцами по своим волосам.
– Такое часто со мной случается, – негромко отвечаю я, стараясь не смотреть Оливеру в лицо и чувствуя, как краснеют мои щеки. – Лес буквально прилипает ко мне.
Оливер широко улыбается, и я впервые вижу его улыбку. Вижу легкий изгиб его слегка искривленных губ, смешинки в его глазах.