Зимняя сказка
Шрифт:
– Я залез по стене, держась за все эти дурацкие резные венки и ленточки.
– Ты что, альпинист?
– Да, – ответил Хардести со вздохом. – Когда-то я действительно…
Он осекся, поняв, что уже видел этого человека у Петипа. В тот же самый момент его узнал и Питер Лейк.
– Кто ты такой? – спросил Питер Лейк дрожащим голосом.
Хардести затряс головой:
– Это не имеет никакого значения. Ты-то кто?
Джексон Мид высвободил разом все резервы и силы, копившиеся им долгие годы, представив совершенно сногсшибательный спектакль, который должен был идти десять дней до Нового года и с началом
Он занимался строительным искусством уже не одно столетие и в этом не знал себе равных. Он верил в законы равновесия и гармонии и считал, что строительство нового неизбежно сопровождается разрушением старого, и потому относился к недовольству оппонентов как к чему-то само собой разумеющемуся. Он уважительно относился к противникам и никогда не пытался расправляться с ними, понимая, что правы и они и, будь ситуация иной, он также мог бы оказаться в их рядах. Впрочем, поскольку он по-прежнему хотел изменить мир, ему часто приходилось бороться с оппозицией. Он любил повторять, что любой настоящий строитель знаком с правилами ведения войны.
Джексон Мид почти столетие готовился к проведению боевых действий, которые он собирался завершить за десять дней, и генералами его невольно стали Сесил Мейчер и преподобный Мутфаул, прекрасно подходившие для этой работы.
В день зимнего солнцестояния к Сэнди-Хук подошла целая армада гигантских судов, разом усмиривших своей неимоверной тяжестью океанские воды. С их палуб начали выгружать машины и материалы. Над заливом с ревом кружили сотни помигивавших сигнальными огнями тяжелых вертолетов, несших под своими изогнутыми, словно у стрекоз, телами Грузы, многократно превышавшие их собственный вес.
Когда вертолеты спускались вниз, земля сотрясалась и все живое замирало, парализованное чудовищным стрекотом. Эти изящные и огромные, как аэробусы, вертолеты, которые могли вращаться вокруг любой оси и занимать любое положение, то и дело сновали меж строительными площадками и судами.
Стоявшее на Гудзоне судно Джексона Мида распахнуло огромные грузовые люки, открыв многоуровневое нутро, которое можно было разглядеть не только со льда, но и с берега. На каждом уровне – а их насчитывалось около пятнадцати – существовала собственная система дорог, и по ним потекли тягачи, тянувшие за собой вереницы прицепов.
Над судном выросли огромные – в двадцать этажей высотой – прозрачные башни, залитые желтоватым светом. Работа продолжалась день и ночь. Через день-другой на строительной площадке выросло около полусотни тяжелых бетонных редутов. На их верхних площадках тут же появились какие-то машины, доставлявшиеся туда при помощи вертолетов с кораблей и с железнодорожных составов, которые после разгрузки переносились вертолетами на запасные пути, чтобы не мешать подходу все новых и новых составов.
На этих бетонных основаниях были установлены литые блоки с их изящными стальными фермами. Небо наполнилось вертолетами, перевозившими разноцветные двигатели, огромные конструкции из прозрачного силикона, круглые яркие шары, похожие на маленькие солнца, древние и загадочные приспособления, напоминавшие своим видом огромную линзу Пристли или телескоп Гершеля, пульсирующие кристаллические спирали, казавшиеся остывшими двойниками маленьких солнц, и многокилометровые кабельные бухты.
Изумленные зрители не успели перевести дух, как вертолеты подняли с одного из кораблей совершенно немыслимую
Вирджиния сидела возле кроватки Эбби, глядя на кружащий за окном снег. Хардести отсутствовал вот уже неделю, однако его умирающей девочке теперь не помогли бы и тысячелетние скитания ее отца. Да и чем бы он мог ей помочь? Дети тоже смертны. Совсем недавно они умирали куда чаще, чем взрослые. Вирджинии представлялось кладбище для нищих (хотя она никогда не бывала на подобных кладбищах), на котором она видела едва ли не полсотни стоявших на снегу маленьких гробиков и могильщиков, спешивших вырыть до наступления темноты достаточно вместительную яму.
Вирджиния погрузилась в дрему. Она оказалась по щиколотку в снегу и, услышав какой-то грохот, обернулась. Мимо нее проезжал экипаж, запряженный черной лошадью. Она принялась озираться по сторонам и увидела, что садовая ограда, деревья и фонари стали серыми от снега. В тот же миг она оказалась в парке, разбитом на берегу озера. Стояло лето. Она шла мимо белых скамеек по узкой дорожке и катила перед собой детскую коляску. Отражавшиеся в воде деревья поражали ее пышной листвой и своими огромными размерами. Город находился в густом лесу. Она склонилась над пустой коляской и вспомнила о том, что ее ребенок остался в озере.
Летний свет померк, и Вирджиния оказалась в сумрачном коридоре, стены которого были обшиты деревом, а пол выложен каменной плиткой. Когда ее глаза привыкли к полумраку, она увидела стоявшего возле перил больного ребенка, одетого в старомодный халатик. Девочка с распущенными волосами сосала палец и покачивалась из стороны в сторону. Она могла умереть в любую минуту, но до нее никому не было дела. Вирджиния хотела подойти к ребенку, однако тело перестало ей повиноваться. Она попыталась заговорить с девочкой, но ей не удалось издать ни единого звука, и она залилась горькими слезами.
– Давай-давай, просыпайся! – громко сказала госпожа Геймли, пытаясь растрясти дочь. – Не время спать. – Увидев, что Вирджиния открыла глаза, она спросила: – Как там наша малышка, не лучше?
Посмотрев на опутанную трубками и проводами Эбби, Вирджиния молча покачала головой.
– Когда придет доктор, – сказала госпожа Геймли, – мы выйдем на улицу и хотя бы немного подышим свежим воздухом. Ты не выходила вот уже неделю.
– Где ты была? – спросила Вирджиния, удивленно глядя на госпожу Геймли, щеки которой были красными, как румяные бока кохирайских яблок.
– Ходила на лекцию, моя дорогая. Ты только на меня не злись. Эту лекцию читал господин Бинки, который тебя так раздражает. В общем и целом он мне понравился, хотя лексикон его конечно же оставляет желать лучшего. Он поведал нам трогательную историю своего прапрадедушки Счастливчика Бинки, ставшего одним из пассажиров «Титаника», который господин Бинки почему-то величал не иначе как «Гигантиком».
Госпожа Геймли, конечно, не знала, что в продолжение всей лекции господин Бинки не сводил с нее глаз и даже приказал своим подручным Алерту и Скруту во что бы то ни стало разыскать невозмутимую невысокую женщину с седыми волосами, которую он величал не иначе как «белой розой Серафиной».