Зимняя вишня (сборник)

Валуцкий Владимир Иванович

— Значит, как конь ходит?.. — уклонилась от ответа Надя.

— Конь ходит буквой «Г». — Збруев задумчиво поскакал конем по доске. — Ну а я вот сейчас вроде на нейтральной полосе. Устраиваться надо в гражданской, личной, так сказать, жизни…

— Что же это мы не играем? — поспешно отозвалась Надя.

— Да ну их, шахматы! — воскликнул Збруев. — Чего в них играть? Лучше разговаривать.

Надя опустила глаза.

Наступила долгая пауза. Тикали шахматные часы.

— Только

чего это мы так разговариваем… как все равно незнакомые, — сказал Збруев. — Зовите меня просто Костя, а я вас — Надя, хорошо?..

По коридору, гася лишние лампочки, шел Евстигнеев.

— Масленкин, на выход, время! — постучал он в дверь, из-за которой слышались гитара и мужское пение, — и направился дальше, к красному уголку.

Надя и Збруев по-прежнему сидели за столиком, но вместо шахматных часов между ними стоял збруевский транзистор, и из него лилась лирическая музыка.

— Время! — захлопал в ладони Евстигнеев и решительно направился к столику. Партнеры очнулись от лирического оцепенения.

— Но мы еще не доиграли!.. — молвили они хором.

Евстигнеев взялся за фигуру, сделал ход, другой — и сбросил збруевского короля.

— Шах — и мат, конец, — сказал он и выключил шахматные часы и верхний свет.

— Но мы же взрослые люди! — снова хором отозвались партнеры. Видимо, между ними уже установилась полная телепатия.

Евстигнеев подошел к сейфу и вынул из него одеяло с подушкой.

Надя стояла внизу, под окном.

— Костя! Вы не обиделись?

— А что?

— Что Семен вас в красном уголке запер?

— А! Ну и очень хорошо! — громким шепотом сказал Збруев. — Я же понимаю — женская честь!

— Вам там удобно?

— Мне хорошо! Ночь-то какая… — Збруев вздохнул полной грудью. — У меня сейчас даже чувство такое особенное… вот встал бы на подоконник, расправил крылья… хотите я сейчас к вам спрыгну? — И Збруев с готовностью влез на подоконник, на высоте четвертого этажа.

— Ой, не надо!.. Разобьетесь! И… мне вставать завтра рано.

— Во сколько?

— В шесть.

— И я встану. Я вас… я тебя провожу!..

— До завтра, Костя!

— До завтра, Надежда!

Збруев спрыгнул с подоконника. Душа его пела.

— Э-эх!.. — он подпрыгнул и качнул люстру. — Р-раз!.. — встал на руки и прошелся по комнате.

И тут из нагрудного кармана выпали и рассыпались по полу семь черно-белых фотографий и одна цветная.

Збруев постоял немного на руках, потом опустил ноги, сел на пол, возле фотографий, и озабоченно стих.

Надя лежала в постели и широко открытыми глазами смотрела в темноту.

— Девочки!..

А он семьсот тридцать два километра ко мне ехал!..

В ответ слышалось только посапывание.

— Девочки!.. А правда, что иногда, от большого чувства, люди безумные поступки совершают? Препятствия разные преодолевают… расстояния… с высоты бросаются… с жизнью кончают?.. Или только в художественной литературе?

Посреди красного уголка, скрестив руки на груди, стоял Збруев и мучительно размышлял.

Потом он вынул из кармана блокнот, написал что-то и вырвал листок. Положил его на стол, прижал конем.

Затем в светлом проеме окна на подоконнике появилась фигура с чемоданом.

Грянул гром, и яркая молния осветила шахматную доску с прижатой конем запиской:

«Прости, Надежда».

Збруев постоял еще немного — и прыгнул.

…Сквозь потоки дождя несется вперед мокрый, блестящий поезд.

На верхней полке вагона сидят рядком ярославские ребята и — слово опять им:

Всех нас, братцы, ожидает У заветного крыльца Незнакомка молодая, Не знакомая с лица. Только как ее отыщешь — Гений чудной красоты? Может быть, она в Мытищах, Может быть — в селе Кресты…

Збруев сидел у окна и ел консервы «Завтрак туриста» универсальным агрегатом, состоящим из ножа, вилки, ложки, штопора, ножниц и отвертки.

— Солдат, подними ноги, — сказала проводница, орудуя веником.

— Сейчас, — сказал Збруев и с трудом поднял забинтованную ногу.

— Ты никак — раненый? — удивилась проводница.

— Да так, — отозвался Збруев. — Споткнулся на маневрах.

Поезд мчался среди березовых рощ и дачных поселков. На разъездах его встречали стрелочницы с желтыми флажками, махали руками из-за шлагбаума длинноногие велосипедистки с рюкзаками. Мелькнула платформа станции Мытищи…

— Граждане пассажиры! — объявило радио. — Наш поезд прибывает в город-герой, столицу нашей Родины Москву! Вниманию дорогих гостей: имеются свободные места в гостинице «Заря» и в Доме колхозника при Центральном рынке.

С киноафиши улыбалась молодая, но уже всесоюзно известная артистка Татьяна Дроздова.

Афиша висела на углу Нового Арбата, сверкающего окнами высотных зданий и километровыми стеклами витрин.

Перед афишей стоял Збруев с чемоданом.