Зимняя война 1939-1940 гг
Шрифт:
В любом случае, если Маннергейм хотел уйти на покой, он сделал это так, чтобы с расстояния все же наблюдать за событиями. Он взял в аренду большой особняк в дипломатическом районе Хельсинки (сейчас там располагается Музей Маннергейма) и заполнил особняк всеми трофеями и военными регалиями, которые он собрал за свою долгую жизнь, включая один год, который он провел в седле в Китае по заданию русской разведки. Он тихо ждал, когда стране снова потребуются его услуги.
Они потребовались в 1931 году, когда возрождающаяся Россия начала бряцать оружием. Только что избранный президент Пер Эвинд Свинхувуд попросил Маннергейма стать
2
На самом деле укрепления строились не там, где приказал Маннергейм, а на линии, проведенной финским начальником Генштаба генерал-майором Оскаром Энкелем в 1919 году. Сами укрепления в основном разработал подполковник Йохан Фабрициус при помощи француза майора Крос-Куасси. Макс Якобсон. — Однако Маннергейм и тоща, и позже стоял за умеренность и гибкость во внешней политике, и как бывший царский офицер понимал проблемы оборонительного планирования России».
Итак, Маннергейм снова откликнулся на призыв. Незадолго до этих события, когда кризис с Россией достиг апогея, он также руководил частичной мобилизацией финских вооруженных сил. Это была самая неприятная работа, которая ему доставалась. Разозленный отказами правительства, которое скептически относилось к угрозе вторжения и не выделяло средств, в том числе на достройку Карельской оборонительной линии, он несколько раз уходил с этого поста. В последний раз он ушел с поста в июне 1939 года. Когда он узнал о переговорах между правительством и Москвой еще до того, как переговоры были прерваны, Маннергейм призвал кабинет найти какой-нибудь способ удовлетворить Кремль без войны. «Мы должны обязательно прийти к соглашению мирным путем», — призывал он.
«Маннергейм умел бояться, — отметил финский историк Вейо Мери, — хорошее качество для солдата». Он также понимал и принимал легитимные стратегические озабоченности Кремля, хотя и неуклюже заявленные, о защите подступов к Ленинграду в грядущем конфликте. Удивительно для человека, который отказывался пожать руку коммунисту.
«Белый генерал, которого коммунистические пропагандисты называли «убийцей рабочего класса», был, наверное, последним человеком, кого русские могли ожидать увидеть в рядах сторонников их требований, — отмечает Макс Якобсон. — Однако Маннергейм и тогда, и позже стоял за умеренность и гибкость во внешней политике, и как бывший царский офицер понимал проблемы оборонительного планирования России».
В конце концов, как отметил Сталин на переговорах в Москве, британцы использовали Койвисто в качестве стоянки при успешной торпедной атаке на Кронштадт в 1919 году в качестве своей неофициальной, но решающей помощи Эстонии, которая в то время вела бой против своего красного мятежа. Финляндия тоже успешно подавила его с немецкой помощью годом ранее. У русских тоже были веские причины бояться. Как Сталин сказал скептичным финским делегатам,
За несколько месяцев до переговоров в Москве Маннергейм продолжил увещевать правительство Каяндера отдать русским как можно больше земли без угрозы национальной безопасности. Он предложил отдать Советам несколько крупных островов в Финском заливе, передвинуть границу на запад и передать часть территории в Карелии. Когда кабинет сообщил ему, что он не переживет возмущения общественности при таких уступках, Маннергейм пошел даже дальше и предложил поставить на карту свой престиж и поручиться за необходимость таких уступок. (Правительство не приняло это предложение.)
Более того, он сказал: «Армия не может сражаться». Конечно, это было преувеличение. Маннергейм имел в виду, что у финнов было мало оружия, чтобы сражаться, и это было чистой правдой. К осени 1939 года, после энергичного перевооружения армии, которое он сумел продавить, финская армия могла выставить 265 000 солдат — выдающееся достижение для страны в 3,7 миллиона человек. Но каким оружием они должны были сражаться? В армии было всего 10 боеготовых танков «Виккерс» (половина из них была уничтожена в катастрофичном бою в феврале 1940 года). Часть винтовок была 1890-х годов.
Конечно, армия все равно будет сражаться. Да будет так. Хотя никаких явных соглашений об этом не было, всем было ясно, что если случится худшее и война все же разразится, то Маннергейм станет главнокомандующим.
Теперь, в это роковое утро, когда русские бомбардировщики зашили небо над Хельсинки, Маннергейм понял, что худшее все же наконец случилось. Теперь его страна снова нуждалась в нем, и более ничего не имело значения. В конце концов, он не был таким сложным человеком. Маннергейм был должен сделать то, для чего он родился и рос, и эта возможность вернула ему былую энергию.
В особняке Маннергейма, заваленном трофеями, находилась и картина его старого друга и брата по оружию, Акселя Галлен-Каллела. На картине были изображены финские солдаты на лыжах, в белом, идущие по лесу для того, чтобы нанести удар по своему историческому противнику — русским. Художник написал полотно сорок лет назад, в 1899 году, в протест против печально известного указа Николая II об отмене финской автономии. Галлен-Каллела умер в 1931 году и считал картину слишком провокационной, не выставлял ее и хранил у себя. После Гражданской войны, в которой этот пылкий националист служил в качестве адъютанта Маннергейма, художник подарил картину своему главнокомандующему.
Маннергейм повесил холст на видном месте у себя в кабинете. Смотрел ли он на полотно в тот день, 30 ноября 1939 года, когда эта фантазия становилась реальностью, а он становился новым командующим? Или же, может быть, он думал о сыне Галлен-Каллела Йорме, который служил в офицерском звании на фронте в Карелии и которого он опекал?
С дымом от первых русских бомб на заднем плане, Маннергейм, при полном параде, прошел в Министерство обороны на Коркеавуоренкату, в нескольких минутах ходьбы от его дома. Это был другой Маннергейм, не такой, какого мы только что видели. Исчезли депрессия и старческая усталость. «Сим я уведомляю Вас, что принимаю назначение на должность Верховного главнокомандующего, о чем так много говорили», — безапелляционно заявил Маннергейм.