Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой
Шрифт:
Но тогда — какие же это волшебники, те, что притворяются ими? И зачем тогда нужны?
Вот ведь как.
«Сказок нет! — говорил с тех пор Вася. — Только мы сами делаем свою жизнь сказкой!
«А волшебников? Добрых и злых? Тоже нет?» — удивлялись взрослые, по привычке надеясь на скорое прибытие голубого вертолета с эскимо и решением прочих проблем.
«Тоже нет!» — говорил Вася.
И загадочно улыбался. Глупые взрослые. Не понимают самого простого: мы все — волшебники. Иногда — злые, чаще — добрые. Совсем не сказочные волшебники.
Обычные.
Тишина длилась
Сначала дядя Люсик почесал затылок, что сиял нарождающейся лысиной как луна в редколесье. Теперь задумчиво скреб подбородок:
— Очень неплохо. Даже хорошо. Вот только имя… Ведь герой почему-то мальчик. Это неправильно. Есть непонятные слова. Но ангелу простительно. В общем отлично. Дуализм, переплетение смыслов, глубина… И… нам надо поговорить с тобой, Чапа. Зайди ко мне после занятия. Кто остался? Тома, прошу.
Еще под впечатлением от моего рассказа, народ с жаром в глазах вскинулся на Тому: что второй ангел отчебучит? Это ж так здорово — безнаказанно слушать ангелов, если слушать их, вообще-то, запрещено. Но тут вам не там. Красиво обойти закон — любимая забава местных.
Некоторые даже переползли поближе. Часовой в башенке изумленно повернулся: что происходит? Заговор? Назревающий мятеж? Секреты от власти ни при каком режиме не поощряются ни в одном государстве: ни при монархии, ни при видимости демократии. Третьего ни дано, ведь анархия не власть, секретствуй до посинения.
Заметив среди нас папринция, стражник облегченно перевел орлиный взор в зеленую даль.
Тома кашлянула в кулачок, спинка выпрямилась, глазки брызнули яркими лучиками.
— Сказание житейское о сестрице Алё… нет, просто сказание.
…Жили-были сестричка и… еще сестричка. Две жили сестрички. Одна звалась Василиса Прекрасная — ведь не было краше нее на свете. Другая — Василиса Премудрая, потому что красотой не вышла, а замуж хотелось. Взбрело однажды Прекрасной из лужицы напиться.
— Не пей, сестрица, — взмолилась Премудрая, — козле… кхм, телочкой станешь!
Не послушалась Прекрасная, выпила мутной водицы через тростиночку. Взвеселилась, влезла на стожок и давай срамные танцы танцевать, лифчиком белы облака разгонять. И обратилась в телочку. Залилась Премудрая слезами, села под стожок, плачет, а телочка возле нее скачет.
В ту пору ехал мимо купец на мерине вороном, многосильном, немецких кровей.
— О чем, красна девица, плачешь?
Рассказала Премудрая про беду.
— Поди за ме… бери меня в мужья, — говорит купец. — Будешь ходить в золоте-серебре. И телочка будет жить с нами.
Василиса Премудрая подумала-подумала, да взяла купца, переехав в его хоромы. Стали они жить-поживать, и телочка с ними живет, ест-пьет с Премудрой из одной чашки, спит в одной постели.
Напрягло это Премудрую. Но она же премудрая. Думает:
«Это ж сестрица моя, хоть и телочка. Пропадет без меня совсем. Негоже ее в беде оставлять».
Однажды приходит она с работы не вовремя, а купец телочку в упряжь кожаную запряг, да скачет на ней верхом, измывается, и кнутом своим дубасит, то промеж копыт, то промеж рогов. Воет телочка, стонет, кричит криком нечеловеческим.
Тома не знала, куда деть глаза. Обратилась в леопарда: красные пятна расползлись по белой коже, продолжая победное шествие по захвату новых территорий.
— На ходу сочинила? — понял дядя Люсик, меняя одну опорную ногу на другую, незатекшую.
— Ага, — призналась Тома. От жара ее щек плавился воздух.
— А где борьба добра со злом? — вцепилась внимательно слушавшая и оскорбленная в лучших чувствах Варвара.
— Разве так надо было? Я думала бобра с ослом…
— Тома, я вас умоляю, перестаньте этих детских глупостей. Не смешно и заезжено. Я считаю задание выполненным. Кто скажет, о чем сказка ангела?
Сразу несколько девчонок выкрикнули:
— О любви и предательстве.
— А в категориях добра и зла? Кто сформулирует?
Подала голос Глафира:
— Не делай добра, не получишь зла.
— В основе правильно, но абсолютно некорректно, — отбрил дядя Люсик. — Как то же самое, но по-другому, а? В другой плоскости?
— Добро наказуемо, — вкинула Аглая.
— Наказанное добро поощряемо, — добавила Феодора.
— Все к лучшему, — обобщила Карина.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — уточнила Зарина.
— Все относительно, — внес я свою лепту.
— Добро должно быть с кулаками, — не к месту вставил кто-то из мелких.
Мелкими я величаю всех, кто хоть чуточку младше меня. Как москвичи говорят «Понаехали» любому, прибывшему в столицу на минуту позже.
— Воспринимаемое добром не всегда добро, — красиво выправила первую мысль Глафира, вырулив в подсказанном направлении, — а казавшееся злом иногда благо.
— Нельзя поддаваться желаниям, вблизи кажущимся добром, которые издали есть зло, — добавила очередная едва перевалившая тринадцатилетие козявка.
— Достаточно, — прекратил прения папринций, так и не высказав собственной версии.
Его мысли были где-то далеко. Он встал.
— Вы хорошо поработали. Главное, чем мы сегодня занимались — учились думать. Кто насколько и в правильном ли направлении, покажет время. Все свободны. Двадцать минут личного времени и отбой.
Шевельнулось неприятное предчувствие. Никакой угрозы в приглашении папринция не было, но…
Вот именно. Но.
Странно оглянувшись, словно избегая слежки, дядя Люсик ввел меня в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Сам сел к столу, похожему на письменный. Я остался стоять, как на расстреле.