Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой

Ингвин Петр

— Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Их убьют быстро.

Глава 5

На поясах «ку-клукс-клановцев» висели не световые мечи. Даже не обычные. Даже не мечи. Полуметровые дубины: корявые, самолично выструганные. У двоих — топоры. С другой стороны у каждого болтался нож, тоже не ахти какой выделки. За плечами они носили мешки с тесьмами, типа рюкзаков. Сейчас мешки лежали полувыпотрошенными около костра с булькающим котлом. Запах съестного одурял.

Пообедать предстояло не всем. Двое остались с нами, шестеро, посланные

движением пальцев царевича, полезли на сено. Копья вперед, дубинки наготове. Как они управлялись копьями, мы уже видели. Приблизившись к пилотам метров на двадцать, откуда бросок копья становился безошибочным, солдаты одновременно приготовились.

— Стойте! — крикнул я, хватая царевича за руку, будто это могло помочь. — Не сметь!

— Да! Стоять! — истерично подхватила Тома.

Странно. Копейщики замерли. Они нас слушались. Неужели мы настолько важные? А если…

— Назад! — рявкнул я как можно более грозно.

Никакого эффекта.

— Так надо, глупые. Смиритесь, — попытался смягчить ситуацию Гордей. — Вы уже не маленькие. Должны понимать слово «надо».

Вновь дал отмашку воинам.

— Нет! — заорал я.

Опять копья остановились в миге от полета. Царевич занервничал.

— Вы знаете, что такое закон?

— Убивать невиновных — закон? — возмутился я. — У вас нет заповеди «не убий»?

— Заповедь гласит: «Не убий, если это не враг, посягнувший на твою жизнь, семью и родину». У вас не так?

Я смешался.

— Ну… если по смыслу… Но Малик с Шуриком не враги!

— Так думаете в силу возраста. Многие годы происходили ненужные беды, пока сама Алла, да простит Она нас и примет, не явилась в мир и не дала людям Закон.

— Нет такого закона, чтоб людей убивать, — вклинилась Тома.

Она раскраснелась, взъерепенилась, напряглась. Пальцы приготовились вцепиться в глотку противника, если тот посмеет еще раз выговорить смертельный приказ. Она даже придвинулась ближе, согнула коленки, как воины в недавнем приветствии, но это была подготовка к прыжку.

Взъерошенный воробушек рядом со львом. Царевич переломит ее небрежным взмахом руки, вытирая пот со лба.

— Закон, говорите? — перетянул я ситуацию на себя. — Огласите. Я послушаю и скажу свое мнение.

— Это правильно, — не стал спорить Гордей. Зажмурившись, принялся декламировать по памяти: — Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Я отдаю настоящее и будущее Алле-всеприсутствующей, да простит Она нас и примет, а прошлое и так принадлежит Ей. Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь. Если я встречу Падшего, я убью его. Ангелы милосердны. Они всегда пытаются спасти Падших. Мне нельзя проявить слабость. Слабый человек — мертвый человек. Слабое общество — мертвое общество. Быть слабым — предательство. Побороть искушение. Отказать ангелам ради них же. Исполнить Закон. Не слушать ангелов. Не слушать истории ангелов. Не спрашивать о Том мире. Кто слушал, да будет вырван его язык или отсечена голова. И да будет так. — Глаза царевича открылись. Взгляд был задумчив, но непреклонен. — Это называется «Молитва встречи снизошедших» или просто «встречная».

Именно для нашего случая. Не зря Алла-всезнающая, да простит Она нас и примет, обязала каждого с детства учить ее: и низкорожденного крепостного, и благородного свободного семьянина. Теперь не мешай закону свершиться.

Я стоял справа.

— Слева!

Мой крик ошарашил всех. Тома испуганно шарахнулась. Царевич же бросил правую руку налево — к рукояти меча — и отвернул голову:

— Что?

В одно движение нож с открытой стороны пояса перекочевал в мои руки.

Гордей все понял. Хохот сотряс окружающий кустарник.

— Не смеши. Будь хоть тысячу раз ангелом, что может нож против меча?

— Чапа, ты что? — только и вымолвила Тома.

Сглотнув, двинулась не ко мне, а к Гордею. Умница. Помирать, так с музыкой. Вдвоем у нас шансы справиться с ним не нулевые, а почти нулевые. Уже кое-что. Не знаю, как насчет подраться, а царапается она отменно.

— Ты меня убьешь? — полюбопытствовал я у царевича.

— Никогда. — Он снисходительно улыбнулся. — Кто отважится убить ангела, недолго проходит под солнцем.

Как же приятно быть ангелом. Ошибочка: когда тебя считают ангелом.

— Тоже закон?

— Еще какой.

— Тогда думай головой. — Я перенес нож к своему горлу. — Моя жизнь зависит от моих друзей. Умрет кто-то из них — умру я.

По горлу покатилась капелька: немного переборщил с нажимом. Зато эффект потрясающий.

— Я обязан их убить! — взмолился Гордей.

Снисходительность и запанибратство как слизало. На кону оказалась жизнь. Его жизнь.

— Убив их, убиваешь меня. Убив меня, убиваешь себя. Думай, голова, думай.

— Этого закон не предусматривает!

— Значит?

— Нужно подправить закон, — внесла лепту доныне завороженно внимавшая Тома.

— Никто не смеет подправлять закон! Тогда он перестанет быть законом.

— А в виде исключения? — не унималась Тома.

Напряжение спало. Забрезжил лучик надежды, быстро превращавшийся в лазер и выжигавший изнутри череп нашего оппонента.

— Закон, допускающий исключения, не закон! — Меч царевича ухнул в ножны, ладони сдавили виски. — Сказано же: не слушать ангелов…

— А кто слушал, да будет вырван язык или отсечена голова, и да будет так! — язвительно процитировал я.

Концовки всегда запоминались мне на ура.

— Хорошо, — взял себя в руки царевич, — предлагаю компромисс. Мы берем чер… ваших друзей с собой в башню. Пусть решит царисса.

— Не только берете, но и отвечаете за жизни, — закрепил я успех. Будь, что будет. Иного выхода не вижу.

«Царисса» несколько смутила, оцарапав ухо, но после «Аллы» в женском роде все новые слова воспринимались жуткими пародиями наших.

— Принято, — признал царевич. — Раненого возвращаем к жизни и несем.

— Идет, — кивнул я.

Гордей горестно выдохнул.

— Эй! — подал знак солдатам. — Это… друзья. Пока. До решения цариссы отвечаем за них как за ангелов.

— Чуть не забыл: ножик на всякий случай оставлю, — с намеком объявил я царевичу.

— И мне ножик! — Тома вихрем домчалась до обалдевшего воина, что стоял ближе.