Зимовьё на Гилюе
Шрифт:
– Ночь сегодня тёмная, луна тучей закрыта, лучить хорошо будет, – констатировал он. Затем раскатал болотник на одной ноге, а на второй задрал повыше сползшую на протез штанину и шагнул в реку. – Идти надо повдоль косы по мелководью, не сильно глубоко, а то луч от фонаря до дна не достанет, но и не близко к берегу, там рыбы крупной нет. Двигайтесь только против течения – снизу вверх по реке, иначе от ряби и бурунов от ног рыбу видно не будет…
Мы медленно шли рядом: я по одну сторону от деда Ильи, Макс – по другую. Внимательно слушали старого рыбака и загипнотизированно наблюдали за бледным желтоватым лучом фонаря,
Вдруг луч высветил неподвижную, лишь слегка колышущуюся у самого дна тень. Дед Илья медленно опустил острогу в воду, осторожно подвёл к тени и тихо и взволнованно зашептал:
– Острогой надо целить в голову. Когда бьёшь, рыба всегда вперёд дёргается, и зубья если уж не под жабры, то в середину тела точно войдут.
С этими словами он резко вонзил острогу в рыбу, металл зубьев приглушённо скрежетнул по речному дну. Рыбак надавил на острогу для верности и затем выдернул её из воды. На остриях блестел мокрый извивающийся серебристый ленок.
Дед Илья снял рыбу и положил её в сетчатый мешочек, привязанный к поясу.
– Теперь пробуй ты, – протянул он мне фонарик и острогу.
Под руководством деда Ильи мы с Максом закололи ещё одного ленка, небольшого щурёнка и трёх хариусов. Но много рыбы ушло из-за нашей неопытности невредимыми.
После рыбалки мы снова пили чай на косе и в зимовьё вернулись только под утро. Затопили печь и стали укладываться спать.
– Дедушка Илья, а почему рыба луча не боится и не уплывает? – спросил я, скидывая болотные сапоги и взбираясь на нары.
– Так она ж слепнет, потому и не уплывает.
– А бывает такая рыба, что света боится? – спросил Макс.
– Бывает, – ответил дед Илья, загружая печку очередной порцией поленьев. – Например, чебак. Да и щуку трудно лучить, хотя сегодня щурёнка всё же взяли. А вот налим, ленок да хариус света не боятся.
Перед сном дед Илья разбинтовал мой пораненный палец и рассмотрел его при свете свечи.
– Ну вот, заживает твоя «производственная травма», – сказал он удовлетворённо. – Сейчас мы его ещё зелёнкой помажем, но забинтовывать больше не будем, чтоб не загноился. Пусть подсыхает.
– Дедушка Илья, а тайменя можно заколоть острогой? – снова пристал я к старому рыбаку.
– Тайменя-то? Можно, отчего ж нельзя, – ответил тот, раскуривая трубку и пуская по зимовью пласты синего дыма.
– Большого? – поинтересовался Макс, располагаясь на нарах рядом со мной.
– Ну, это уж какой попадётся, – ответил дед Илья.
– А вы какого кололи? Большого? – сонно пробормотал я.
– Острогой-то? Не, острогой я шибко большого не бил. А вот с ружья как-то на перекате огромного стрельнул, всё равно что бревно, сейчас таких уже нет, – проговорил дед Илья, покашливая, и задумался о чём-то. – Мы тогда – в шестьдесят втором – шли с зятем на дюральке [27] вверх по Мульмуг'e на его участок…
27
Дюр'aлька – лодка из дюраля (дюралюминия), прочного сплава на основе алюминия.
Засыпая, мы слушали тихий скрипучий голос деда Ильи и ровное уютное гудение печки. Но утром я так и не вспомнил, как же дед Илья застрелил
Спали мы долго, до полудня, пока дед Илья не разбудил нас:
– Вставайте, курортники, пора сеть проверять!
Мы поели ухи, приготовленной дедом Ильёй, и отправились к берегу, где оставили лодку. За ночь она полностью сдулась и лежала на заиндевевшей траве бесформенной чёрной кляксой. Мы накачали её и поплыли к сети, стоявшей на протоке. Поплавки в двух местах были утоплены. В одном месте сидела такая же щука, какую мы поймали вчера вечером, а в другом – парочка очень крупных чебаков. Рыбы были ещё живые. Мы сняли сеть, а добычу положили в металлический садок.
Из сети на отбойнике мы вытащили два десятка хариусов, и все они были окоченевшими. Несмотря на течение и холодную проточную воду, хариус быстро погибает в сети, в отличие от щук и чебаков, которые могут жить в намотанном на себя капроновом коконе несколько суток. Но при этом хариусы были свежие и вполне годились в пищу.
В этот день мы снова ловили рыбу на перекате. Дед Илья рассказывал нам о реке и давал наставления, где какая рыба ловится, где нужно ставить сеть, где закидушки, где колоть рыбу.
– Летом на улове [28] под тем берегом ставьте пятидесятку – там таймешата хорошие. На мыша опять же можно ночью попробовать. Осенью закидушки бросайте на косе – налим пойдёт. Зимой там вон и там тальники задымят – полыньи незамерзающие. Днём пескаря в них полно-н'aполно, а ночью налима стучите на стукалку…
Мы внимательно слушали и запоминали.
– Дедушка Илья, а мы браконьеры? – обратился я к старому рыбаку с мучившим меня со вчерашнего дня вопросом.
28
Улово – омут, глубокая яма на дне реки.
– Вот те раз! – удивился он. – С чего ты это взял?
– Ну, сетью ловим, фонариком лучим, – смущённо ответил я.
– Да какое ж это браконьерство? – удивился дед Илья. – Я, ребятки, тут всю жизнь сетями ловлю да острогой бью, а рыба, как видите, не перевелась. А на тех речках, где старатели золото моют, рыба за одно лето вымирает. Вот они-то, старатели, настоящие браконьеры и есть. Или вот, к примеру, наши очистные сооружения за Сталинским мостом. Туда ведь вся канализация с города по огромной трубе идёт. Уж не знаю, чего они там очищают, да только вся эта грязь с отстойников прямиком в реку идёт. Деревья люди рубят, болота осушают, мазут, да нефть, да химию всякую в реку льют. А посмотри, что на городском пляже делается – бутылки разбитые, пакеты целлофановые. Много народа трудится, чтоб рыбу загубить, а крайним остаётся рыбак с сетью и острогой.
Дед Илья замолчал, подсек и вытащил из воды крупного хариуса. Положив рыбу в садок, поменяв короеда и забросив удочку на прежнее место, продолжил:
– Наш брат рыбак тот браконьер, кто всю реку сетями запутывает, рыбу мешками ловит да продаёт. Или тот, кто молодь истребляет сетью-трёхстенкой. Динамитом глушит, электроудочкой, зазря рыбу переводя. А если для еды, для души да без жадности – самому поесть, друзей угостить – это не браконьер. Сеть да острога – добрые снасти. Ловите без жадности да не слушайте никого.