Златоград

Колышкин Владимир Евгеньевич

— Наш город Компрецадь потому так и называют — Город несвершенных деяний человека.

— Значит, это место, где сбываются все мечты?

Фрея загадочно улыбнулась. Улыбка ее была ослепительной.

— Так вот почему у вас искусственное солнце и коммунизм, как раз то, чего мы так не смогли достичь… Один мой товарищ мечтал попасть к вам в город. Рассказывал про него, я думал, сочиняет…

— А где сейчас ваш друг?

— Шакалом стал. Не выдержал трудностей пути.

— Сочувствую.

Но

вот прилетели привычные уже вагончики. Три состава, которые движет и поддерживает в воздухе загадочная сила мана. Римляне, соблюдая порядок, полезли в вагончики. Степан так и не удосужился сосчитать воинов, но на глаз, человек восемьдесят. Фрея опять села рядом с ним, и экскурсия началась. Используя микрофон, девушка-гид по ходу движения рассказывала о тех или иных достопримечательностях города (как бишь его? Степан так и не мог вспомнить), и её рассказ был слышен во всех трех летающих поездах.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В круге четвертом

Поздно вечером уставший Степан задремал под бормотание диктора ТВ, но вынужден был проснуться с ощущением, что телефон трезвонит уже давно. Прошлепав босиком по навощенному и потому слегка скользкому паркету, поэт снял трубку телефона, стоявшего на письменном столе.

— Алло?

— Здравствуйте, товарищ Одиноков. Говорит директор гостиницы.

— Да-да, слушаю. Здравствуйте, — Степан с трудом подавил зевок.

— Прошу прощения, но я вынужден сообщить вам неприятную новость: у нас случилось авария в коммунальном снабжении гостиницы…

— И что?

— Не поймите меня правильно, то есть неправильно… В общем, у нас прорвало канализацию, и номера затапливают сточные воды… Это ужасно! Такого варварства у нас еще не было!

— Простите, но, судя по вашему тону, вы как будто жалуетесь мне… но я в некотором роде поэт, а не слесарь… Чем же я могу вам помочь?

— Ну, как же! Вы должны их утихомирить.

— Кого утихомирить?

— Ну, этих ваших с копьями.

— С копьями?

— И с мечами. Одним словом, воинов.

— Вы имеете в виду римских воинов?

— Римских или греческих, я в этом не разбираюсь, только они сломали все унитазы в своих номерах.

— В каком смысле сломали? — поэт не удержался и широко зевнул, аж за ушами щелкнуло, и на глаза навернулись слезы.

— Вывернули напрочь! Это настоящий вандализм!

— Но я-то, Господи, здесь причем?

— Дык, как же? Ведь вы у них за главного будете…

— Простите, но это ошибка. Я им не начальник. Я посторонний человек. А командиром у них центурион Тит Полюций Марон по прозвищу Галльский. Вот ему и жалуйтесь.

— Я бы пожаловался ему, этому Галльскому, да их никак не отличишь друг от друга. Все на одно лицо! Вы же знаете, униформа обезличивает человека. А они в эти своих доспехах…

— Он, кажется, один с бородой. По бороде узнаете.

—

А вот этот, с бородой, как раз самый буйный у них. Товарищ Одиноков, вы бы поговорили с ними, усовестили бы их. А то ведь они всю гостиницу разнесут.

— А почему не вызовите полицию?

— У нас нет полиции.

— Вот, черт! Как же вы без полиции-то живете?

— Честным, порядочным гражданам не нужна полиция. Я вас умоляю, товарищ Одиноков…

— Хорошо, я поговорю с командиром, — согласился Степан, хотя понимал, что для центуриона он не авторитет.

Директор гостиницы рассыпался в превентивных благодарностях.

Степан надел куртку и вышел из номера. И сразу вступил в какую-то жижу серого цвета с черной продресью. В коридоре витал запах канализации. А под ногами, стало быть, текло оно самое — содержимое канализации. Идти пришлось возле стенки, там были участки, свободные от дерьма. Та же субстанция капала с потолка. Так что приходилось лавировать.

Степан шел на голоса, раздававшиеся в холле гостиницы. Это был могучий рев Полюция Марона и невнятный, слабосильный голос директора, который требовал прекратить безобразие вверенном ему, директору, общественном заведении. Центурион рычал, что проливал кровь в боях с германцами и потому имеет право на вознаграждение… На что директор ему вполне резонно отвечал: «Мы не посылали вас биться с германцами… и вообще, кто вы такие на нашу голову взялись?!»

Товарищ Одинокий спустился в холл, где застал удручающую картину. Расхристанный римский сотник хватал за грудки подчеркнуто официально одетого директора гостиницы.

— А! вот и Скиф явился, — гаркнул Марон. — Объясни этому варвару, что мои воины достойны награды.

— Успокойся, о доблестный воин, — обратился Степан к центуриону, в бороде которого застряли остатки вегетарианского ужина — какие-то шкурки из фруктового салата. — Никто не сомневается в вашем праве на вознаграждение, но для этого вовсе не обязательно корчевать унитазы. Надо было поставить вопрос в Совете Экзархов, и вам бы выделили золота в достаточном количестве.

Полюций Марон недоверчиво поглядел на Скифа, потом отпустил директора и спросил его:

— Это правда?

— Ну, разумеется, — подтвердил администратор, проглаживая ладонью смятый пиджак в районе груди. — Вам дадут золото в слитках, и столько, сколько вы сможете унести. А унитазы прошу вернуть. Сейчас приедет ремонтная бригада и начнет восстановительные работы.

К утру ремонтные работы в гостинице были завершены. И Степану даже удалось немного вздремнуть и, возможно даже выспаться, но его снова разбудили. На этот раз стучали в дверь. Хотя он вроде бы ее и не закрывал. Сонный, помятый, очумелый, в одних трусах и майке он открыл дверь. Да, она было не заперта. Просто стучавший был вежливым, хотя стучал довольно невежливо.