Златоустый шут

Сабатини Рафаэль

Все считают, что Паола Сфорца ди Сантафьор умерла. Что ж, пусть они и дальше пребывают в заблуждении. Филиппо, конечно, должен знать правду, но я сумею убедить его более спокойно взглянуть на то, что произошло с его сестрой. Он непременно попытается противиться заключению брака между вами, обосновывая свои возражения тем, что вы занимаете слишком разное положение в обществе. Однако, если он спросит мое мнение, я отвечу, что знатностью рода мы обязаны игре случая, и благородство

происхождения мадонны Паолы вполне уравнивается благородством души мессера Бьянкомонте, — тут он улыбнулся своей загадочной улыбкой и продолжал: — Мне помнится, когда-то вы изъявляли желание поступить ко мне на службу, мессер Бьянкомонте. Если военная карьера все еще привлекает вас, я уверен, что вы сумеете добиться в своей жизни куда большего, чем возвращение своей вотчины.

Мы с Паолой от всей души поблагодарили герцога, но я попросил его не настаивать на своем предложении, сколь бы соблазнительным оно ни было.

— Бьянкомонте с колыбели оставалось пределом моих мечтаний, — пояснил я. — Поселившись там вместе с мадонной Паолой, я навсегда распрощаюсь с честолюбивыми замыслами, которые чреваты излишним беспокойством и гибельной неудовлетворенностью.

— Что ж, как вам будет угодно, — вздохнул Чезаре, и прежде, чем он успел что-либо добавить, в соседней комнате раздался душераздирающий крик.

Он резко вскинул голову, и на его губах появилась слабая улыбка, а мадонна Паола побледнела как мел: нетрудно было догадаться, о чем она вспомнила в эту минуту.

— Из губернатора Чезены вытягивают правду, — сказал Чезаре. — Мне кажется, мадонна, нам лучше уйти отсюда. Голос Рамиро становится недостаточно музыкален для вашего слуха.

* * *

Позвольте мне остановиться на этом. Я хочу только добавить, что мы с Паолой обвенчались на следующий же день, в рождественский сочельник, а ранним утром в Рождество мы отправились из Чезены в Бьянкомонте в сопровождении эскорта, который Чезаре Борджа любезно предоставил нам.

Выезжая из крепостных ворот, мы в последний раз увидели Рамиро дель Орка. В центре городской площади, прямо на снегу, стояла плаха, возле которой лежала бесформенная масса, почти целиком скрытая от любопытных взоров богатой темно-лиловой мантией. Рядом с плахой была воткнута пика, и на самом ее верху торчала голова Рамиро дель Орка, невидящим взором глядевшая на город, которым он управлял с такой беспримерной жестокостью. Паола содрогнулась, закрыла глаза и осмелилась вновь открыть их лишь тогда, когда мы миновали этот ужасающий символ правосудия Чезаре Борджа.

И чтобы заставить ее поскорее забыть столь ужасное зрелище, мне всю дорогу пришлось отвлекать ее разговорами о том, как обрадуется моя матушка, увидев нас, и как дружно мы заживем все вместе в Бьянкомонте.

Я не собираюсь выводить мораль из своего повествования. Я не хочу заканчивать его элегантным наставлением, подобно тому, как делает это неподражаемый мессер Боккаччо, которому я весьма многим был обязан в свою бытность придворным шутом в Пезаро. Да и есть ли у меня право сказать вместе с ним: «Вот почему, милые дамы — или „благородные синьоры“ — следует избегать вот этого и остерегаться вон того»? Не стану отрицать, главная цель написания этой истории состояла в том, чтобы развлечь ее читателя. Но существовали также иные, и достаточно веские основания, побудившие меня взяться за перо: мне хотелось восстановить историческую справедливость, которую мои современники исказили самым постыдным образом. Во многих хрониках подробно описывается, как синьор Вителоццо Вителли и его сообщники были варварски задушены в Сенигаллии по приказу Чезаре Борджа, но ни в одной из них — и я не верю, что это произошло исключительно по неосведомленности составителей — не упоминается о причинах, вынудивших герцога поступить с ними столь безжалостно. Вследствие столь пристрастного подхода к описанию действительно имевших место событий, создается впечатление, что герцог, подчиняясь садистским наклонностям своей неуправляемой натуры, расправился с ни в чем не повинными людьми, и личность самого Чезаре Борджа начинает представляться читателю в весьма невыгодном свете, чего, собственно говоря, и добивались хронисты, добросовестно исполнявшие волю тех, кто платил им за эту фальсификацию.

Чтобы помешать этим борзописцам окончательно очернить герцога Валентино, бывшего кардинала Валенсии, выдающегося полководца и незаурядного человека, здесь изложены факты, свидетелем которых оказался ваш покорный слуга, а также приведена подлинная история мадонны Паолы Сфорца ди Сантафьор, — подлинная, заметьте, а не вымышленная, сколь невероятным ни показалось бы скептикам ее чудесное воскресение из мертвых.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы подъезжали к Бьянкомонте, к скромному домику, служившему жилищем моей матушке. Мы вновь разговорились о ней, и внезапно Паола обернулась ко мне и с напускным беспокойством спросила:

— Синьор Бьянкомонте, как ты думаешь, она полюбит меня?

— Разве может кто-то не любить тебя, синьора Бьянкомонте? — в том же тоне отозвался я.