Златовласка (сборник)
Шрифт:
Мужчина: «Да, мистер Хоуп, показали себя во всей красе, нечего сказать. Уж вы расстарались на этот раз, мистер Хоуп. Теперь все ниггеры в нашем городе прибегут к вам в контору, ведь вы любому поможете выйти сухим из воды, пусть себе каждый делает, что хочет: кто убьет, кто совершит вооруженное нападение, кто изнасилует белую женщину. Примите мои поздравления, мистер Хоуп, вы и есть надежда нашего общества».
Снова женщина: «Я сказала мужу, что вы — подонок. А он мне сказал, что вас надо расстрелять при всем народе».
Еще одна женщина: «Почему бы вам не уехать в Африку, мистер Хоуп? Сколько у вас там будет поклонников, может, вас даже сделают вождем племени, повесят бусы на шею, размалюют с ног до головы… Подумайте над моим предложением хорошенько».
Мужчина:
И наконец: «Мистер Хоуп, это опять Люсиль. Может, вам интересно знать, что мой рост пять футов восемь дюймов, а вес у меня сто пятнадцать фунтов, так что всего достаточно. Многие считают, что я похожа на Жаклин Биссе. Может, помните, как она смотрелась в мокрой майке в фильме „Море“. Мой муж зовет меня „Пулькой“, не знаю, поймете ли вы, что это означает. Позвоните мне или забегите к нам в ресторан, слышите?»
Голос Люсиль умолк, и снова — только шелест пленки. Я выключил автоответчик и, совершенно потрясенный, вернулся в гостиную. До этой минуты я довольно скептически относился к отчетам, в которых сообщалось, какое количество звонков маньяков и писем общественности обрушивается на полицейские участки после каждого серьезного преступления. И хотя мне известно было, что в нашем городе, как и повсюду в стране, весьма напряженные отношения между белыми и черными, до сегодняшнего дня лелеял, как выяснилось, наивную надежду, что положение вещей со временем улучшится; теперь я точно знал, насколько глубоко отравлены ненавистью души людей. Я сидел, отпивая мартини, и обдумывал, не позвонить ли мне Блуму. Какой-то человек грозил дежурить с заряженным ружьем у моего дома. А если это правда? Может, надо просить защиты полиции? Не поменять ли мне номер телефона?..
Зазвонил телефон.
Я пожалел, что отключил автоответчик. Мне не хотелось объясняться с очередным маньяком, который станет оскорблять меня или угрожать расправой. Телефон не умолкал. Я поставил на стол стакан с мартини и поднял трубку.
— Алло?
— Мистер Хоуп?
— Слушаю.
— Это Китти Рейнольдс.
— Да, мисс Рейнольдс.
— Мне неудобно беспокоить вас в столь поздний час, но не могли бы вы… Мистер Хоуп, как, по-вашему, не могли бы вы приехать ко мне на несколько минут… Мне хотелось обсудить с вами кое-что.
— Что именно, мисс Рейнольдс?
— Нет, только не по телефону. Я живу на острове Фламинго, мой адрес: Крейн-Уэй, 204. Проедете мимо яхт-клуба и по мосту. Понимаю, что очень поздно, но была бы вам очень признательна, если бы вы согласились приехать.
Я посмотрел на часы. Без десяти одиннадцать.
— Буду через двадцать минут, — сказал я.
Глава 9
До острова Фламинго я добрался только к полуночи, потому что трейлер, направлявшийся на север, перегородил шоссе и движение в обе стороны прекратилось. То, что творилось вокруг, больше всего напоминало картину ада в фильме Феллини «8 1/2». Четырехполосную автомагистраль 1-75 — новое объездное шоссе — обещали открыть в мае (но обещания так и остались обещаниями), это шоссе должно было напрямую соединить Траверс на севере с Венайс на юге и избавить нас от большинства туристских автобусов (на что мы очень надеялись!), из-за которых то и дело возникали пробки на магистрали, соединявшей Сарасоту с Калузой. А пока я просидел сорок минут в бесконечном ряду разгневанных водителей и слушал радио: Фрэнк называл эту программу «Передачей старых хрычей». Передавали аранжировки мелодий из «золотого» запаса сороковых, перед каждой мелодией диктор воркующим,
Рука в руке гуляли мы
По берегу реки.
Сияли звезды в вышине,
Как юны были мы!
Прошли года, увлек нас вдаль
Безжалостный поток.
Но в сердце все живет печаль:
Забыть тебя не смог!
Мне все это казалось забавным. Фрэнк утверждает, что ведущий передачи не имеет ничего общего с Уильямом Б. Уильямсом, нью-йоркским диск-жокеем.
Остров Фламинго Фрэнк называет островом Фанданго, так как большинство домов построено в испанском стиле, который пришелся по душе здешним обитателям. Если бы в Калузе существовал «Золотой берег», так, несомненно, он находился бы на острове Фламинго. Дома здесь стоят от пятисот тысяч и выше, а на причале у берега выстроились парусные шлюпки и быстроходные катера, некоторые из них стоят еще дороже. Все дома на Фламинго расположены на так называемых «земельных участках, примыкающих к морю», неважно, стоит ли дом на побережье или на одном из многочисленных каналов, разделяющих идеально обработанные участки. По словам Фрэнка, на Фламинго газоны всегда в таком порядке, будто их каждый день стрижет парикмахер военно-морских сил США. У каждого из нас свои излюбленные сравнения.
У главных ворот из будки вышел охранник, и я нажал на тормоза своей «карлэннгайа». Время близилось к полуночи, немного поздновато для гостей. Я объяснил, что меня ожидает мисс Рейнольдс, и он, сказав: «Подождите, пожалуйста, минуточку, сэр», вернулся в будку, где, отыскав на листке, пришпиленном к доске, нужный ему номер, поднял трубку висевшего на стене телефона и, пока ждал ответа, спросил:
— Простите, как ваше имя?
— Мэттью Хоуп, — ответил я.
— Мисс Рейнольдс, — произнес он в трубку, — к вам мистер Хоуп. — Выслушал ответ и со словами: «Благодарю вас», — повесил трубку. — Первая улица направо, — объяснил он мне, — Крейн-Уэй, второй дом от угла — двести четвертый.
Я включил зажигание, доехав до угла, повернул направо и разыскал почтовый ящик с номером 204 на дверях испанской гасиенды, рядом красовалась такая же испанская гасиенда с почтовым ящиком под номером 206. Подъехав к дому, заглушил мотор и направился к дверям. Весь дом сиял огнями. Китти Рейнольдс распахнула дверь до того, как я позвонил.
— Боялась, что не приедете, — сказала она. — Входите, пожалуйста.
Она решила продемонстрировать еще одну модель, которая, несомненно, продавалась в «Кошачьем уголке»: голубой пеньюар с длинным разрезом вдоль левого бедра и с низким вырезом на груди. Белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. На лице не было косметики. Глаза, того же цвета, что пеньюар, оторвавшись от моего лица, тревожно обшарили лужайку за моей спиной. Мне захотелось обернуться и посмотреть, что же там такое.
— Входите, — повторила она и, отойдя в сторону, пропустила меня, затем тщательно заперла дверь.
— Простите за опоздание, — извинился я. — На Сорок первой авария.
— Я обычно ложусь поздно, — ответила мисс Рейнольдс. — Хотите выпить? Я пью коньяк.
— От коньяка не откажусь, — согласился я.
Мисс Рейнольдс провела меня в гостиную, обстановка которой была выдержана исключительно в сине-голубой гамме: голубой ковер, более темные по оттенку портьеры, прозрачные голубые занавески, на белой оштукатуренной стене над камином — полотна Соломона Сида, также в сине-голубой гамме. Голубой, несомненно, любимый цвет хозяйки. Когда я заезжал в магазин, на ней было синее платье, и сейчас она сидела в голубом пеньюаре в комнате, где царствовал сине-голубой цвет. Даже ее атласные домашние туфли на высоких каблуках без задников были синими. Я наблюдал, как она, налив в два суженных кверху бокала коньяк, направляется ко мне. Сам я расположился со всеми удобствами на одном из диванов перед камином.