Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)
Шрифт:
«Ладно, стану, всему свое время», – решил Гюрги.
А посмотреть действительно было на что. Впереди остальных, уперев руки в бока, стояли две бабы, являвшие полную противоположность одна другой. Одна была высокой и почти тощей, с крючковатым длинным носом, такой же длинной шеей, которую не могли закрыть никакие воротники, у нее было длинным все: руки, ноги, нос, шея и, кажется, язык тоже. Вторая – низенькая, толстенькая, переваливающаяся, как кубышка, шеи не видно вовсе, пухлые руки уперты в такие же пухлые бока, теряясь в складках то ли одежды, то ли
Гюрги с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Но не успел. Завидев на крыльце Георгия Шимоновича, бабы завопили в два голоса, пытаясь оттеснить друг дружку боками. Что-то разобрать в этом визге оказалось невозможно, еще чуть-чуть, и Гюрги просто беспомощно оглянулся бы на боярина, но тот опередил, подняв руку:
– Теперь у вас князь есть. Юрий Владимирович разбираться станет, не я.
Спорщицы, на мгновение примолкнув, тут же заорали с новой силой, даже уши заложило. А остальной люд с любопытством уставился на молодого князя. Гюрги на мгновение замер, он никогда не оказывался вот так перед толпой, любопытно взирающей и ждущей его веского слова. Еще миг, и Гюрги просто смешался бы, но тут что-то взыграло внутри, и неожиданно, даже для самого себя, юный князь поднял руку и гаркнул, перекрывая даже галдевших баб:
– Тихо!
Мелькнула мысль: только бы голос не сорвался на петушиный крик. Нет, не сорвался, напротив, вышло громко и почти басисто.
От неожиданности притихли все, а тысяцкий сзади довольно усмехнулся. Гюрги зачем-то повторил, но уже спокойней:
– Тихо!
Окинул взглядом толпу, вычленив в ней впереди пару спокойных, явно разумных мужиков, и обратился к одному из них:
– Расскажи ты, в чем спор?
– Я?
– Ты, ты. Знаешь суть дела?
– Да знаю… – кивнул здоровенный детина с пудовыми кулачищами и густой бородой. – Бабы меж собой улицу не поделили. Одна другую задела ли, толкнула ли, бог весть, только сцепились, точно полоумные…
Договорить не успел, теперь бабы накинулись на мужика. Оскорбления вроде «полоумных» простить было невозможно, забыв о сваре между собой, товарки объединились против обидчика. Еще чуть – и у мужика борода полетела бы клочьями. Почувствовав такую угрозу, он поспешил спрятаться от разгневанных бывших противниц, а теперь союзниц, юркнув в толпу. Стоявшие тут же сомкнулись, под грянувший хохот обе бабы старались высмотреть своего обидчика среди людей. Та, что пониже, поднималась на цыпочки, а высокая просто тянула и без того длинную шею.
Это было так смешно, что Гюрги не сдержался, расхохотался во все горло. За ним последовал и Георгий Шимонович. Теперь смеялись уже все – и во дворе, и на крыльце. Зачем-то обернувшись в сторону, Гюрги заметил, что смеется и выглядывающая в окошко его княгиня. От неожиданности князь вдруг замолчал. Елена не видела, что муж смотрит,
Хм, хороша… Пухлые губки чуть приоткрылись, обнажив белые ровные зубки, черные глаза лукаво блестели… Она обернулась, отвечая кому-то рядом, видно, своей служанке. Из-за шума на дворе Гюрги не слышал слов, да и от самой княгини его тоже отвлекли. Тысяцкий напомнил, что не мешало бы разобраться в деле.
Гюрги вдруг тоже озорно сверкнул глазами, поднял руку, призывая к вниманию. Снова мелькнула мысль о голосе – чтобы не подвел, сорвавшись на петушиный писк. Не подвел, прозвучал снова басовито и важно.
– Бабьи свары разбирать, некогда и дельным заниматься будет. Отныне так: коли бабы меж собой ругаться станут, наказывать буду обеих, не смотря, кто прав, а кто виноват.
Обе спорщицы мгновенно обернулись к князю и уставились на него широко раскрытыми глазами:
– Это как?! И невиновную тоже?!
– А которая из вас двоих виновная?
– Она! – пальцы женщин немедля ткнулись друг в дружку.
– Вот то-то и оно, что среди спорщиц ни правых, ни виновных нет. Потому и наказывать надо обеих.
До толстухи дошло скорее, чем до ее тощей подруги, снова уперла руки в пышные бока:
– А наказывать-то за что, ежели обе правые?!
– А за то, что столько людей от дела оторвали, заставили с вами разбираться и к князю приходить. Вот вам мой сказ: за любую свару на рынке или на улице прикажу пороть прилюдно!
– А ежели за дело?!
– Какая свара может быть за дело?
– Ежели кто и впрямь виноват?
Народ притих, слушая, как отвечает языкатой Бобрихе молодой князь. Гюрги понял, что это ему вроде испытания получилось, рассудит толково – будет у него авторитет.
– А если виноват, то надо идти на княжий суд, только не вот так толпой и с криками, – Гюрги кивнул на стоявших в полной тишине людей, – а как все остальные. И объяснить, в чем вина, видоков позвать, толково сказать, чего требуешь. – Он еще раз обвел взглядом толпу и добавил: – Надо, чтоб все по «Правде» было, а не кто кого переорет. Все, ежели не помиритесь, приходите в день суда. Но ежели вину у обеих найду, обеих и выпороть велю!
Народ загалдел, соглашаясь с князем.
– А ведь верно говорит князь.
– Да… чего же орать зря и людей от дела отвлекать?
– Кто тебя отвлекал? Сам небось попер на боярский двор поглазеть да послушать.
– А сам-то не так?
– Все так. Но прав князь, негоже из-за свары двух баб свои дела бросать.
Гюрги решил, что достаточно обсуждать, снова возвысил голос:
– Коли все согласны, то нечего столбами стоять, небось не бездельники.
Кто-то из молодых решил показать удаль перед любушкой, задиристо возразил:
– А ежели кому и впрямь делать нечего?