Злая Русь. Пронск
Шрифт:
А после — тьма…
Глава 17
В сознание я прихожу от криков сражающихся и лязга металла. Сильно болит голова; потянувшись к ней, обнаруживаю, что шлема нет, а коснувшись темечка, ощущаю что-то липкое, влажное — кровь. Но вроде бы серьезных повреждений нет — шелом и защитил. Ощущаю также, что дышать очень тяжело, будто на грудь давит какая-то непомерная тяжесть — и когда зрение проясняется, я вижу тот самый брус, упавший на меня сверху. Слава Богу, что придавлен не горящей частью!
А вокруг меня идет схватка — и, увы, татар на стене уже очень много…
Уперевшись обеими руками
Отчаянный прыжок в ноги нукера — и я врезаюсь в ворога всем весом, подхватив его под коленями и резко дернув на себя! Татарин падает, но тут же пытается ударить эфесом сабли мне в лицо. Удар я встречаю блоком предплечья — и без всяких колебаний вгоняю кулак правой в горло гуляма, проломив тому гортань…
Поднимаюсь, подхватив выпущенный ворогом клинок — практически близнец моей собственной сабли. Вовремя! Ко мне бросается очередной противник, яростно скаля зубы и выкрикивая какие-то ругательства!
От просвистевшей в вершке от моей шеи наточенной стали я отклоняюсь, отшагнув назад — и рублю уже в ответ, сверху-вниз. Но противник легко закрывается щитом — и, навалившись на него, теснит меня к внутреннему парапету городни. Да не на того напал! Короткий подшаг левой — и чуть сместившись вправо, я резкой подсечкой вышибаю левую же, опорную ногу противника, выставленную вперед! Гулям тяжело рухнул на спину, не успев среагировать или сгруппироваться — да и кто их учил падениям? А мгновением спустя острие трофейного клинка рассекло незащищенное горло противника…
Подхватив щит врага — деревянный, обшитый кожей, вогнутый, и что радует, с железным умбоном — я бросаюсь к сражающимся впереди. Благодаря тому, что мой павший противник потеснил меня к парапету, теснящие горстку уцелевших русичей татары не видят меня — и это дает мне серьезное преимущество!
Первым заваливается на спину нукер с разрубленными лихим ударом шейными позвонками — ох, как же противно скрежетнула по ним сталь… Второй погибает от укола в спину лишь слегка искривленной, более похожей на казачью шашку трофейной сабли! Но клинок вошел в плоть противника слишком глубоко, не рассчитал я силы — и застревает в теле буквально рухнувшего назад ворога. Под весом убитого я невольно разжимаю пальцы, выпустив рукоять — и едва успеваю закрыться от секущего удара справа! Щит крепко тряхнуло, я отступаю назад, лихорадочно соображая, что можно сделать — но в этот миг кинувшийся на меня враг упал на живот; из спины его торчит оперенное древко стрелы.
Меняю уже третий клинок — в этот раз мне достается что-то вроде палаша с прямым лезвием односторонней заточки, скошенным острием и чуть изогнутой рукоятью. Подхватив трофей, быстро оглядываюсь, стараясь оценить ситуацию — благо, что именно сейчас атаковать меня никто не спешит… Итак, рухнувшая на городню верхушка башни снесла двухскатную кровлю примерно до середины секции, и вдвое расширила брешь во внешней стенке. Под бревнами я разглядел тела еще трех дружинников — мертвых или раненых, или оглушенных, да не пришедших в себя… Таким образом, после обвала на нашем участке защитников осталось всего девять, и им пришлось отступить от бреши
Но уже спешат на помощь им гулямы, успевшие подняться по лестнице! И что хуже того, рядом с ней за обломанные бревна расширившегося пролома прямо на моих глазах уцепились крючья второй…
— Назад братцы, назад! Сейчас уже стрезни полетят! Щиты сцепить, встаем по всему проходу!
Чтобы перекрыть проход, требуется семеро воев. И с учетом уже погибших в схватке двух ратников, в резерве у меня остается всего один боец. Практически не раздумывая, я обращаюсь к тому самому лучнику, кто минутой назад выручил меня, всадив срезень в спину атаковавшего меня ворога — а до того отличившегося точной стрельбой на стене:
— Найди Микулу, передай — нам нужна помощь! Пусть пришлет воев, ельчан с самострелами, да отправит гонца к Кречету за помощью!
Молодой, но очень способный стрелок хорошо знает свои возможности и уверен в том, что пригодился бы здесь — я читаю это в его глазах. Однако поколебавшись всего мгновение, он кивнул мне, и побежал к Микуле — не посмел ослушаться тысяцкого голову, да и понимает, что не заменит собой ни десятка арбалетчиков, ни полсотни мечников, что были бы весьма кстати здесь и сейчас… А татары уже вновь устремились в атаку!
— Стоим!!!
Воевода Ратибор внимательно следил за разворачивающимся на его глазах штурмом Пронска. Его отряд покинул ночную стоянку еще до предрассветных сумерек, шел очень ходко — и, пройдя сорок верст уже по накатанной лыжне, вышел к атакованному граду. И теперь, чем дольше воевода наблюдал, тем сильнее становилось глухое, разъедающее изнутри чувство собственного бессилия. Поганые атаковали грамотно и умело, используя свое превосходство в численности, в количестве лучников, поджигая и круша стену пороками, да приставляя к ней лестницы, что невозможно оттолкнуть из-за стальных крючьев… Короткий поединок смельчака со стрелометом против двух камнеметов кончился поджогом одной из вражеских машин — и сожжением верхней части надвратной башни; очевидно, вместе с отчаянным стрелком. Ратибор лишь дернул щекой — рязанские мастера не владели секретом постройки стрелометов, но кто-то ведь сумел изготовить его в Пронске! Но почему только один?! Будь их побольше, глядишь, и сожгли бы все вражеские машины, остановили бы штурм крепости!
А теперь на стене идет бой, надвратная башня наполовину сожжена и разрушена, облам ее уничтожен — и некому лить кипящее масло на таран, мерно разбивающий створки ворот… И что самое паскудное, его вои ничего не смогут изменить! Что такое тысяча с небольшим ратников против целой татарской тьмы?! Погибнут зазря, и своих не выручат…
Впрочем, с каждой минутой в глубине души немолодого уже мужа зрело самоубийственное решение — ударить по поганым, ударить ближе ко рву, надеясь добраться до порока и тарана. Положить всю дружину — это очевидно! — но подарить защитникам Пронска лишний день жизни! Глядишь, еще стрелометов успеют изготовить…