Зло именем твоим
Шрифт:
Немаловажную роль сыграл тот факт, что новообразованное движение не грабило и не убивало. Любая война — партизанская, повстанческая — ведется за счет населения, грабят его обе стороны, и победитель в этой войне всегда вынужден оставаться наедине с народной ненавистью. Талибы вели себя чрезвычайно корректно, все продовольствие им либо привозилось, либо они покупали его за деньги. Мулла Омар кое-что перенял от своих пакистанских друзей, он смог создать систему финансирования движения, а потом и государства, которая даже не слишком зависела от наркотиков. Производства в Афганистане почти не было, облагать налогами здесь было нечего — но была торговля. С самого начала мулла Омар ввел очень тяжелый налог на торговцев, такой, что стоимость товаров поднималась едва ли не втрое. Но этот налог был налогом на безопасность и стабильность, торговцы были вынуждены платить даже такой налог, только бы жить в какой-то понятной системе координат, знать, что их не ограбят
Кандагар взяли быстро, практически без боя, все боеспособные части Хекматьяра были севернее, сражались с войсками Масуда и Достума, причем сражались довольно вяло. Сам Хекматьяр отнесся к появлению талибов на территории, которую он, безусловно, считал своей, довольно пассивно и позволил им развиваться и разрастаться. Недостатка в рекрутах у талибов не было, на тот момент это была единственная сила, к которой бойцы шли добровольно, лозунг «сражайтесь за Аллаха» нашел отклик в сердцах простых афганцев. К тому же — если другие жили грабежом, что ограбил, то и твое, — у талибов платили жалованье. Почти сразу же в движении появились опытные военные специалисты — в основном пуштуны из числа бывших людей Таная, который также благоволил новому движению, хотя и был в рядах армии Хекматьяра. Все это — организованность движения, изначальное наличие у него большого количества денег, появление в рядах движения военных специалистов, странное поведение прежде не терпевшего конкурентов, тем более в своем тылу, Хекматьяра, который фактически прикрыл движение и дал ему вызреть в большую армию, — делает смешной версию, что движение возникло случайно, по воле малограмотного деревенского муллы.
Скопив силы, после Кандагара пошли по соседним провинциям, захватывая их практически без боя, население встречало людей в черных чалмах с радостью, как избавителей от тирании местных князьков, вступало в его ряды. Как-то странно рассосалось воинство Хекматьяра, влившись в ряды Талибана, а сам Хекматьяр, живой и здоровый, уехал в Пакистан, чтобы заниматься бизнесом и наркоторговлей, он проявится вновь только в 2002 году, а потом, в девятом, американцы признают его «умеренным» [36] и начнут с ним переговоры. Начался переход на сторону талибов мелких полевых командиров, бывших ранее сторонниками Масуда, Раббани и Достума, — они могли воевать против Хекматьяра, но не могли воевать против партии Аллаха, так называли себя талибы. Масуд, опытный военачальник и полевой командир, понял, к чему идет дело, и оставаться в Кабуле не захотел — он приказал оставить столицу и отходить на север. Там у него было неприступное логово — Пандшер, надежно взять который не удавалось и Советской армии, а его союзник Достум мог прикрыться Салангом, через который вел единственный тоннель. Кроме того — Масуд понимал и националистическую подоплеку движения Талибан: если по пуштунским территориям они шли как триумфаторы, то на севере жили национальные меньшинства Афганистана, которые пуштунов не пустят на свою землю в принципе, какими бы лозунгами те ни прикрывались. По некоторым данным, Масуд предлагал бывшему президенту Наджибулле уходить с ним, он так и жил все это время в миссии ООН, — но Наджибулла отказался. То ли не поверил Масуду, то ли по каким-то другим причинам, может быть, считал, что он, как пуштун, договорится с другими пуштунами.
36
От признания Гульбеддина Хекматьяра умеренным автору хочется то ли смеяться, то ли плакать. Как справедливо заметил один американский военный аналитик — если этот умеренный, то какие же тогда неумеренные?
Но он ошибался…
Второй за последнее время штурм Кабула прошел сложнее, чем первый — Масуд, отходя, оставил небольшой арьергард, и сейчас он с боями отступал по направлению к баграмской дороге. Перехватить путь отхода не было никакой возможности, авиации у талибов не было, мобильных сил очень мало, да и нужны они были в других местах. Да и задачи такой, на блокирование отступающих, никто не ставил — отходят и пусть отходят.
Перестрелки еще гремели — некоторые защитники отказались покидать город, оставались в нем до конца, Кабул все же был не пуштунским, население в основном говорило на дари, не на пушту, — когда с юга в город въехали несколько автомобилей «Тойота» и различных грузовых машин, эта колонна шла от самого Кандагара. В грузовых машинах были талибы, хорошо подготовленные и уже обкатанные в боях части, отличавшиеся даже внешним видом — здоровые, темноволосые, молодые, с длинными черными бородами, хорошо вооруженные. В легковых автомобилях были пакистанцы — специальная группа, возглавляемая бригадиром Фахимом. В числе пакистанцев
Если не можешь остановить процесс — возглавь его!
Алим Шариф не был в Кабуле несколько лет, последнее, что он помнил о нем — смазанные впечатления бегства, бег волчьей стаи навстречу пропасти, и теперь он смотрел на город, где когда-то ему дали квартиру, как будто видел его впервые. Кабул изменился — никакого общественного транспорта, мало машин, что-то горит, стены избиты пулями, на улицах не защитники революции, молчаливые, строгие — а талибы где-то стреляют, где-то грабят, где-то потрясают автоматами, кричат «Аллах акбар!», стреляют в воздух. Выбитые стекла, закрытые дуканы, усыпанные самыми разными гильзами улицы в рытвинах от снарядов, которыми обстреливали Кабул вот уже несколько лет, следы пожаров на некоторых домах. Ощущение катастрофы, острое ощущение горящего, рушащегося в пропасть мира.
Колонна, возглавляемая «Тойотой», свернула по нужному адресу, проезжая мимо дома, «Тойота» дала сигнал и проехала дальше, набитый боевиками грузовик боднул прочные ворота. Потрясая автоматами, с воинственными воплями, они бросились на приступ.
Бригадир Фахим брезгливо наблюдал за всем через тонированные стекла машины. Его британское воспитание, полученное при посольской школе, остро протестовало при виде таких вот зрелищ, хотя не понимать их необходимости он не мог.
Сотрудники ООН, конечно же, не могли ничего сделать с ордой, они понимали, за кем пришли эти бородатые, вонючие, озверевшие люди, и не собирались умирать ради этого человека.
— Господин бригадир, они могут там все поджечь.
— Ты прав… — сказал бригадир, — надо идти. Держись рядом со мной.
Грузовик — старый индийский «Мерседес», разукрашенный всеми цветами радуги, преграждал вход во двор миссии ООН, Алим вышел вперед, с силой долбанул прикладом по двери со стороны пассажира.
— Ты, сын осла, сдай назад, не видишь, что ли?!
Водитель послушно нажал на газ, машина сначала дернулась вперед, окатила тяжелым солярным, оседающим на языке выхлопом. Потом, кашляя изможденным мотором, подалась назад, тяжело выкатываясь на улицу и перекрывая ее длинным кузовом.
В здании был полный бардак, били стекла. Из здания уже несли — неважно, что для этих компьютер — всего лишь непонятный ящик, неизвестно зачем существующий. На базаре можно продать, а если не купят — выкинуть. Двери были вынесены, сорваны с петель.
В здании копошились, пакистанские коммандос вышли вперед, чтобы провести группу, щедро раздавали удары прикладами зазевавшимся. Комната, где находился президент, была хорошо известна — пакистанская разведка приложила немало сил, чтобы узнать — где именно, в какой части здания скрывается Наджибулла. Штурмующих предупредили — за его смерть при штурме всех повесят. Возможность разобраться им дадут потом.
Президента сбили с ног и немного помяли — но он все же был жив. Мухаммед Наджибулла, бывший акушер, бывший посол, бывший начальник ХАД и бывший президент Афганистана — а теперь просто изгнанник в собственной стране — сидел на полу в комнате, где он жил, в окружении злобно смотрящих на него пуштунов — талибов. Простая комната, здесь даже нет окна, стол, стул, походная койка. Несколько книг.
— Уберите всех лишних, лейтенант, — приказал бригадир офицеру пакистанских коммандос, — и сами выйдите. Около двери не стоять, займите позиции не меньше чем в пяти метрах от нее. Кто осмелится подойти ближе — трибунал.
Пакистанцы, вооруженные в отличие от душманов короткоствольными «МР-5», вытолкали талибов взашей и вышли сами. В комнате наедине с бывшим президентом остались только трое: бригадир, подполковник Шариф и еще один офицер пакистанской безопасности.
Все трое не знали, что это должно было быть их последнее задание, после того как они выполнили бы его, всех троих должны были ликвидировать как носителей тайны. Тайны, смертельно опасной для государства Пакистан, угрожающей самому его существованию, — которой еще не существовало, но которая должна была появиться после выполнения ими задания. В ИСИ боролись за власть несколько группировок, и бригадир Фахим с его подозрительными связями в Афганистане, с его контактами с бывшими офицерами коммунистического режима Наджибуллы, их активное использование, связи с Танаем, пуштуном по национальности… все это многим не нравилось. В таких делах посвященных убирают всегда, бригадир Фахим в принципе подозревал недоброе, но он не мог отказаться от задания. Тем не менее и он предпринял кое-какие меры предосторожности, чтобы не быть убитым…