Зло
Шрифт:
Он не был монахом и после возвращения проводил ночи у старых подруг. Он был нормальным мужиком, и женщина, особенно после заключения, была для него физиологической необходимостью. Но эта женщина вернула ему кое-что другое, давно забытое.
Наташа шла к столу, он смотрел на нее и не мог поверить, что понравился этой очаровательной женщине.
И опять все было, как всегда, только Юра чувствовал, что они теперь совсем одни за этим столом в шумном зале во всем недобром мире.
Из этого состояния его вывел Толик, музыкант из «Архангельского». Он подошел
— Привет, Юра.
— Здравствуй, Толик. Не работаешь сегодня?
— Слава богу, свободен.
— Садись с нами.
— Потом, Юрик. Меня Вася послал. Эти козлы приехали.
— Сколько их?
— Трое.
— Ну, мы пошли, — Анохин встал, — а вы, барышни, должны ждать нас, как фронтовые подруги.
Если ранило друга,Перевяжет подруга,Горячие раны его… -пропела Женька куплет некогда популярной песни.
— Толик, — сказал Ельцов, поднявшись, — ты посиди с нашими дамами, а то наедут на них.
— Ты что, Юра, я пойду с тобой; а если кто наедет, Женька такую оборотку даст, мало не покажется.
В нижнем баре все столики были заняты, и у стойки плечом к плечу стояли веселые современники. Две барменши еле успевали наливать страждущим.
Юра увидел, что за одним столиком сидит Женька Баталов со знакомыми ребятами, а у входа в бильярдную, опершись на кий, курили два его приятеля, Гарик и Миша, ребята крепкие и решительные.
И троицу эту он сразу увидел: они стояли с бокалами в руках, прислонясь спиной к стойке бара. Трикотажные рубашки обтягивали могучие плечи, на кистях рук болтались японские часы на тяжелых браслетах. На лицах — презрительная скука ко всем этим шумящим и суетящимся фраерам.
За одним из столиков сидела шумная компания крепких ребят, похожих на каскадеров. Один из них встал, подошел к стойке.
— Нам еще четыре коктейля, не крепких.
— Молодцы каскадеры, — улыбнулась барменша, — бережете себя.
— А как же, — развел руками каскадер, — завтра работать.
И тут троица бомбардиров увидела Ельцова, стоявшего у входа в бар. Они переглянулись и оторвали спины от стойки.
В это время каскадер взял два коктейля и хотел отнести их к столу. Один из бойцов, в салатовой трикотажной рубашке с вышитым над кармашком крокодилом, задел его плечом, и бокалы полетели на пол.
— Ты что делаешь, козел? — Каскадер схватил его за рубашку, рванул на себя.
Боец, не раздумывая, ударил его, но каскадер ушел, кулак просвистел мимо, и он ответил мощным ударом по корпусу. Боец охнул, сложился пополам и осел у стойки. Двое его подельников бросились на каскадера, но тут подоспели его друзья.
Драка была стремительной и резкой. Через несколько минут бойцов выкинули в вестибюль, и тут, как в сказке, появилась милиция: лейтенант и два сержанта. Через десять минут порядок был восстановлен, и все участники конфликта отправились в отделение.
Ельцов, Анохин и Толик
К ним подошли Женька Баталов, Рубенчик и Вася-маркер.
— Вот неожиданный кульбит, — засмеялся Женька, — без нас обошлись.
— Судьба, — улыбнулся Ельцов, — но все равно, ребята, спасибо вам. Не знаю, что бы я без вас делал.
— Да брось ты.
— Нас дамы ждут, — сказал Анохин, — волнуются сильно.
Войдя в ресторан, они увидели, что за их столом сидит вездесущий Вовчик.
— Я дам охранял, — улыбнулся он. — Как дела?
— А никак, — ответил Анохин, — противники не успели выдвинуться в нашу сторону, связались с командой каскадеров, получили прилично и попали в ментовку.
— Как в ментовку? — обрадовалась Женька.
— А очень просто, — Юра сел рядом с Наташей, — впервые доблестные работники правопорядка очутились вовремя в нужном месте.
— Лейтенант и два сержанта? — уточнил всезнающий Вовчик.
— А ты откуда знаешь? — удивился Толик-музыкант.
— Они в кафе ужинали, там же вечером все восемьдесят восьмое хавает.
— Во блин, — Анохин закурил. — Наконец и нам пошла.
А к ним подошли ребята из бара, сдвинули столы, и начался веселый загул. Официантка не успевала менять бутылки.
Толик пошел на эстраду к пианино и спел несколько песен.
А потом начали гасить свет.
К столу подошла администратор, красивая блондинка в очках, придававших ей особую пикантность, и сказала:
— Дорогие мои, пора, закрываем.
Всем было жаль расставаться, тем более вечер так удачно сложился. Поэтому забрали закуску и выпивку и всей компанией поехали к Женьке.
Ах, эти шумные, прокуренные, добрые московские пирушки! Стол, накрытый из ничего, веселый треп, жаркие споры об искусстве. Сумбурные, спонтанные, именно они являются неотъемлемой частью столичной жизни восьмидесятых годов.
В разгар веселья к Юре подошел Вовчик.
— Дело есть, Юра.
— На сорок тысяч? — засмеялся Ельцов
— Шутишь все, а я серьезно.
— Ты — серьезно? Это не твое амплуа, Вовчик.
— Пойдем поговорим… Вы, Наташа, надеюсь извините, что я увожу вашего друга?
— Только ненадолго, — засмеялась Наташа, — а то я соскучусь.
— Не успеете.
Они вышли в коридор, закурили. Из комнаты доносились веселые голоса и шум.
— Юра!… — Вовчик вдруг стал необыкновенно серьезным. Таким его Ельцов видел впервые. Он привык встречать этого невысокого человека с круглым брюшком во всевозможных компаниях, в ресторанах, на премьерах и вернисажах.
Кем был этот человек на самом деле, не знал никто. Биография его была запутана, как лабиринт Минотавра. Юра знал, что он приехал в Москву из Киева, работал на студии документальных фильмов ассистентом звукооператора. Потом уехал на «Казахфильм», снова объявился в Москве, писал сценарии, которые никто не ставил. Жил по знакомым, зарабатывал торговлей картинами по мелочи. Но в денежном отношении всегда был честен и халявщиком по Москве не слыл.