Зло
Шрифт:
— Ты куда пропал, Юрик? Помнишь, как мы в Северо-Курильске выступили, а Тикси помнишь?
— Помню, Валерочка, помню, родной. Ты по сей день бродяжничаешь?
— Не могу жить на одном месте. Только утром из Хатанги — и за такой стол.
Гоша Ильин весело пожал Ельцову руку, а Рудин спросил:
— Откуда я вас знаю?
Наташа замерла, ожидая ответа.
— Мапуту. Гостиница. Сломанный лифт, — ответил Ельцов.
— Точно. Вы тот самый легионер.
— Именно.
— По-прежнему в армии?
— Нет, ушел, работаю тренером
— Да, по-прежнему юрист.
Юрий понимающе посмотрел на собеседника. Не хочет парень говорить, что он из КГБ, значит, так ему удобнее.
— Давайте выпьем, — предложил Рудин, — вспомним Африку.
— С наслаждением, — прогудел Осипов и налил три рюмки, — я хоть там и не был, зачитывался с детства Жюлем Верном.
— Вот и прекрасно, — засмеялся Ельцов, — выпьем за великого фантаста.
На террасу поднялась ухоженная дама, жена знаменитого поэта. Она с первых же минут перехватила инициативу в разговоре и началось литературное аутодафе. Закружились в воздухе знаменитые имена, зазвучали писательские сплетни. Павлов разгорячился до того, что у него начал срываться голос. Один Осипов весело хохотал, остроумно комментируя словесные изыски коллег.
— Господи! — крикнула Женька, — ну что же за место такое проклятое, это Переделкино. Обязательно о литературе спорить?
Но дама не унималась, она надвинулась на Ельцова и спросила:
— А ваше мнение?
Ельцов закурил и сказал спокойно.
— Очень часто в основе литературного спора — зависть.
Но дискуссию прервал Хамид, он начал бить ложкой в крышку кастрюли.
— К черту вашу литературу! — крикнула Женька — Плов готов. Есть его будем на ковре у костра.
Хамид оказался опытным поваром; впрочем, у них в Ташкенте каждый уважающий себя мужчина может приготовить и плов, и манты, и шашлык.
Все споры моментально прекратились, плов оказался значительно интереснее любых писательских проблем. Так уж получилось, что Наташа села рядом с женой известного поэта, а соседом Ельцова оказался Рудин. Они пили и вспоминали Африку. Внезапно Женька захлопала в ладоши.
— Те же и Ира Славина.
Ельцов и Рудин оглянулись одновременно.
За их спинами стояла молодая синеглазая брюнетка, одетая для пикника.
— Батюшки! — закричал Рудин. — Тесен круг этих людей… Это моя милая соседка. Человек, готовый всегда выручить странника красной купюрой, то бишь десяткой, в трудную минуту.
— Привет, Ира. — Ельцов встал. Перед ним стояла жена его бывшего сослуживца по газете. — Садись с нами.
Ира села, ей тут же положили плов в пиалу, налили бокал вина.
— Это тебя мы так долго ждали? — спросил Ельцов.
— Я такси не могла поймать.
— А где Леня?
— А я теперь Славина, а не Тихомирова.
— Давно?
— Полтора года. Ты-то как?
— Изумительно, работаю тренером по боксу.
— А я в журнале «Театр».
— …Слишком далеки они от народа, как и народ от них, — продолжил Ельцов
— Мне уже пора уезжать. — Рудин поднялся. — Ты прости меня, Ириша, не смогу доставить тебя до подъезда. Юра, подвинь немного машину и поклонись хозяевам, я уеду по-английски.
Юра подвинул свой «жигуленок», Рудин подъехал к воротам.
— Ну, бывай, легионер, хорошо, что мы встретились.
— Будь здоров, брат, увидимся.
— Непременно, — махнул рукой Рудин.
Ельцов вернулся к ковру и сел рядом с Ириной. Отблеск затухающего костра в наступающих сумерках бросал на ее лицо прыгающие блики, и казалось, что оно постоянно переходит из света в мрак, и это делало его причудливым и таинственным.
— Что тебе налить? — спросил Ельцов.
— Соку, пожалуй.
— Ты по-прежнему не пьешь?
— С меня хватило мужа-алкаша.
— Ну зачем ты так, Ленька был просто загульным, а так он парень неплохой.
— Ты о нем ничего не знаешь, Юра. — Лицо Ирины снова ушло в тень. — Ты спроси, как он каялся на партсобрании за то, что с тобой водку пил в Доме журналистов.
— Разве? — удивился Ельцов.
— Ты же вернулся в мае?
— Да.
— Значит, многих не видел. И я не советую тебе с ними общаться, у тебя целый террариум друзей.
К ним подошел прилично поддатый дипломат Гоша.
— Вы пьете, Юрий? — грузно опустился он рядом с Ельцовым.
— Если это вопрос, то нет. Если предложение, то да.
— Не хватить ли нам коньячка?
— Мне немного, еще в город возвращаться, машину вести придется.
— А я выпью, — прогудел за их спиной Осипов, — Гоша, давай по полторашке для разгона. — Он мощной рукой обнял нетвердо стоящего дипломата, и они пошли в глубь участка.
Наташа с интересом наблюдала за Ельцовым и Ириной.
— Кто это? — спросила она у жены поэта.
— Мразь. Ты представляешь, Алешины стихи были вставлены в спектакль в театре на Таганке, так она похвалила пьесу, а о его стихах написала, что они утяжеляют действие и написаны человеком, явно не понимающим, для чего поставлен спектакль. Можешь себе представить? Алеша не понимает, а она понимает. Нашли друг друга, два сапога — пара. Скажи честно, зачем тебе сдался этот уголовник?
Наташа пригубила вина, посмотрела на распаленную литературную даму и ответила:
— Может быть у женщины каприз?
— И еще как. Уступи на месячишко.
— Чуть позже. А ваши интеллектуалы?
— У них все в голову ушло.
— У него тоже в головку, но в другую.
Дамы захохотали.
К Юрию с Ирой подошел Анохин.
— Вам хорошо, ребята?
— Очень, — искренне ответила Ира.
— Рад за вас. Юрик, ты не пьешь совсем.
— Мне еще дам везти в город, пошли на террасу, пошептаться надо. Ты меня прости, Ирина, я быстро.
Наташа сразу же засекла, что Ельцов и Анохин двинулись к дому. Она извинилась перед собеседницей и пошла за ними.