Злое счастье
Шрифт:
— Ты же его ненавидишь, лорд Лайхин, — допытывалась Хелит. — Так ведь?
Волчала задумчиво пожевал ржаную корку, прежде чем ответить.
— Мы с Рыжим — звери разной породы, если ты понимаешь, о чем я говорю, миледи. Как кошка и собака. Когда я вижу твоего Рыжего, у меня на загривке волос дыбом становится, а зубы сами собой щелкать начинают, — откровенно признался владетель Глайрэ. — Но я точно знаю, если Рыжий сказал — так оно и будет, если посулит — выполнит, и только смерть его остановит, ежели он решил что-то сделать.
Слова признания заслуг давнего недруга тяжко давались Лайхину, вырываясь через зубы сдержанным рычанием,
— Тогда поясни, зачем тебе и твоим… сторонникам делать Мэя Верховным королем? Почему бы тебе самому…
— Ха! Я бы не противился, но Дома меня не поддержат.
— А Мэя поддержат?
— Не исключено, — загадочно улыбнулся Лайхин. — Тут от тебя все зависит. Ты у нас фигура ключевая, забыла? Пожелаешь возвести на трон Рыжего — кто станет идти против предсказания?
— А если не пожелаю? — тихо спросила Хелит, цепенея от осознания обреченности. — Если всё сложиться по-другому?
Лайхин приблизил свое лицо к её лицу и обдал девушку горячим пахнущим вином дыханием. Нет, Волчара не был пьян, даже не во хмелю. Однако он и без подражания зверю оставался безжалостным хищником.
— Долго же до тебя доходит, моя леди.
Конечно! Лайхин решил опередить всех на три шага, подстраховаться самым надежным способом. Раз у него та самая «дочь Кер», то любой претендент на престол обязан будет с ним считаться. Дело не в Рыжем, он ведь может и умереть, война на дворе как ни как. Лорд Глайрэ оказался в итоге хитрее всех, включая самого Мэя. Кто раньше встал того и тапки, то бишь… леди Гвварин.
Хелит только и оставалось, что кусать губы, изводясь бессилием и злостью. Не бить же себя ложкой по лбу за опрометчивость и скоропалительность поступков.
«Выписать что ли самой себе справку о крайней степени кретинизма? — самокритично подумала она. — Говорите медленнее, я — блондинка».
Для Отступника день не заладился с самого утра. Он опять не спал всю ночь напролет, писал, рвал и заново переписывал письмо к Альмару. Королевский гонец так торопился доставить известие о событиях на северной границе, что загнал несколько лошадей. А ведь от королевской крепости Сирон-Аяр до Приграничья всего ничего — дней пять, не больше.
Король Нафарра не устоял перед посулами Чардэйка, разорвал договор с Тир-Луниэном, открыв проход по своим землям для армии хан'гора Ламмина. Зимний сезон ничуть не смутил дэй'ном, они давно готовились к компании: скупали в южных ангайских царствах теплую шерстяную ткань, пригоняли табунами крепких мохнатых маленьких лошадок, и еще много чего. Но все донесения Мэевой разведки о том, что таковая подготовка велась в течение целого года, в Лот-Алхави горделиво и пренебрежительно игнорировались.
Само собой старый князь Хейнигин принял удар на себя, но сил его дружины не хватило для достойного сопротивления. Дэй'ном огнем и мечом проложили дорогу в глубь Тир-Луниэна аж до берегов Сироны, там их остановила объединенная армия трех удельных князей. И вот теперь Альмар требовал от Мэя личного присутствия и немедленного участия в предстоящей решающей битве.
Это было глупо с любой точки зрения. Особенно с точки зрения здравого смысла. Во-первых, лорд Хейнигин один из опытнейших военачальников, и не его вина, если с тремя тысячами воинов невозможно остановить 10 тысячную армию. Во-вторых, Мэя чрезвычайно смущало, что Северную армию возглавил хан'гор,
Что-то в этом духе и пытался описать в красивых, исполненных пафоса, фразах Мэйтианн'илли, пытаясь убедить Верховного короля оставить все как есть. Тщательно подбирая слова, он старался не дать повода Альмару с ир'Брайном заподозрить его в злом умысле. От напряженного ночного бдения у Рыжего окончательно испортилось настроение, она наорал по очереди на всех, кому не повезло попасться на глаза, ибо наорать было за что. Досталось от щедрот душевных даже тихоне Каю, полночи штудировавшему свиток с заклинанием, а потом проспавшем общую побудку.
К тому же утро было бесповоротно отравлено «понимающими» ухмылками, цветущими на лицах приближенных, стоило повернуться к ним спиной. Все, в том числе Дайнар, посчитали приступ бешенства вполне естественным для мужчины, давно не получавшего весточки от любимой девушки. Ясное ведь дело, тревога, неутоленное желание, да и ревность. Куда ж без неё порядочному влюбленному?
Что скрывать вестей ни от Сэнхана, ни от Тайгерна так и не приходило, словно братья окончательно позабыли Отступника. Сначала Мэю было некогда, потом он просто не обращал внимания, но мало-помалу терпение его истощилось окончательно и бесповоротно. Бессонница, плохие вести с севера, письма Альмара, донесения разведки и отсутствие рядом Хелит низвергли Рыжего в пучины ярости. Он ругался, как ангайский плотогон, находя все больше и больше недостатков в делах подданных и подчиненных, возводя каждую мелочь в ранг преступления, а каждого нерадивца — в потенциального предателя. Дайнар давно не видел своего лорда в таком настроении. Наверное, с тех пор, как начали отстраивать Эр-Иррин. Но тогда монотонность мирных будней и созидательный смысл работы благотворно воздействовали на неспокойный дух Рыжего.
Дайнар слишком хорошо знал последствия подобного настроения. Знал и страшился. Такие срывы Мэй лечил только одним способом — в бою. А сколько раз случалось, что из гущи сражения князя приносили окровавленным и беспамятным, так и вовсе не упомнишь.
Он попытался поговорить с Рыжим разумно, как со старым другом. Даже специально отозвал Мэя в тихий уголок и воззвал к лучшим сторонам натуры: здравомыслию, рассудительности и любви к логике.
— С Хелит в Галан Мае ничего дурного случиться не может. Так?
Мэй согласился.
— Тайгерн не первый год при дворе и знает как вести себя с Альмаром. Правильно?
И тут князь не стал возражать.
— И Альмар еще не настолько выжил из ума, чтобы уподобиться Олаканну и расправиться со своим лучшим полководцем из-за минутной прихоти. Так что не стоит себя накручивать.
Тогда Мэй вдруг, словно сдернув с лица жесткую маску раздражения, поглядел на соратника устало и печально:
— Дайн, мне противно думать, что ты считаешь меня припадочным самодуром, не способным себя контролировать. Я не самый уравновешенный и добродетельный человек, но и не полубезумное чудовище, в конце концов. Мне нельзя ломаться и я не сломаюсь. Но поверь, мне так тяжело…