Злоключения озорника

Хольц-Баумерт Герхард

Состязание началось. Змеи мотались из стороны в сторону, взмывали в небо и снова падали вниз. Я отошёл подальше, чтобы запустить своего змея. «Пусть, — думаю, — подивятся». Но для запуска змея нужны двое: один тянет, а другой сзади поддерживает змея. Мне никто не хотел помочь. Тогда я положил своего змея на землю, надел папины перчатки и побежал вперёд. Позади что-то потрескивало и рвалось, но змей не поднимался, только рожа его всё больше перекашивалась. Тут уж меня такая злость взяла! «Всё это, — думаю, — мои враги подстроили!» Потом я повесил своего змея на забор, размотал бечёвку и понемногу

начал тянуть. Вот сейчас он у меня взлетит, как настоящий орёл! Я дёрнул посильней — бечёвка лопнула, и я шлёпнулся на землю, прямо под ноги Луизе.

— Не мешай мне! — запищала она. — Мой змей вон как взвился! — и наступила мне прямо на руку своим каблучком.

— Старая коза! Никогда твоей вороне не подняться! Погодите, когда мой полетит!

Я встал и, потирая отдавленную руку, отошёл связать лопнувшую бечёвку. Целых полчаса я старался запустить своего змея. У всех других они поднимались, а у меня нет.

— Полетишь ты наконец? — ворчал я на него, — Ну давай, давай!

Вдруг вишу — и правда помогло: мой змей немного поднялся над забором.

— Берегись! — заорал я во всю мочь.

Все услыхали крик и стали следить за моим змеем. Медленно-медленно страшная рожа поднималась всё выше. Вот её подхватил ветер и стал мотать из стороны в сторону.

— А ну отойди! — кричал я. — Посторонись!

А рожа сердито так покачивается, будто не хочет слушаться. Вдруг как рванётся вправо, словно пушечное ядро, — и по всем бечёвкам от других змеев.

— Куда лезешь? Подай в сторону!..

— Ты нам всё перепутаешь! — закричали ребята.

Но моя взбесившаяся рожа и слушать ничего не желала. Сперва она мотнулась вправо, потом влево, застыла на секунду и, как ракета, ринулась вниз. Всё бы ещё ничего, но тут я увидел, что она летит прямо на судей.

— Тревога! — закричал я. — Мой змей опускается! Тревога!

Но спастись успел только наш классный руководитель. Он живо отскочил в сторону. Что-то хрустнуло, и трое судей — ребята десятого класса и два чужих учителя — оказались под моим змеем. Что тут было! Все они лежали на земле, как после автомобильной аварии. Один пробил бумагу рукой, а другой, тот самый, что меня дисквалифицировал, даже просунул голову в дыру, открыл рот и ловил воздух ртом, как рыба на берегу. Справа и слева от меня рухнуло ещё несколько змеев. Это всё мой змей был виноват. «Ну, — думаю, — надо удирать скорей!»

А Бруно (его змея я тоже успел сбить) кричит мне вслед:

— Ты сам змей, Альфонс! Ничего ты не умеешь как следует делать! Вот привяжу тебя за ногу да запущу под облака! Мотайся гам!

Прихожу домой — мама спрашивает:

— Ты что это сегодня так рано вернулся?

Я медленно, палец за пальцем, снял папины перчатки и говорю:

— Мой змей слишком высоко поднялся. Бечёвка не выдержала, и — фьють! — улетел. А то я вышел бы победителем.

Потом я ушёл к себе в комнату и до ужина не выходил.

Вечером, когда папа пришёл с работы, мама сказала ему:

— Ты только подумай, Пауль! Наш Альфи почти чуть-чуть едва не стал победителем!

Не понравилось мне, как она это сказала. А на состязании-то выиграла Луиза. Надо же!

Как все подумали,

что я увидел спутник

Ох, еле ноги унёс! Большие мальчишки за мной гнались. Избить меня хотели. А я ведь ничего такого не сделал. Ну, ни в чём я не виноват. Да и взрослые меня ругали.

Началось всё у горки, где мы на салазках катаемся. Не успел я подойти — все давай хохотать.

— Циттербаке припёрся со своими оглоблями! — кричат.

Как будто так уж важно, какие у тебя санки. Самое главное — кто на них сидит!

Вот я им так и ответил:

— Нечего вам задаваться! Увидите сейчас как я на своих оглоблях вас обставлю!

Дело в том, что мы сговорились кататься на санках всем отрядом. Надо было потренироваться перед общешкольными соревнованиями. Но у меня всё время плохие секунды получались. А я старался: и здорово так повороты брал, и низко-низко так прижимался. Но всё равно от других отставал.

А потом я столкнулся. У нас такое правило: когда мы на санках спускаемся с горы и кто-нибудь внизу стоит и мешает, мы ему кричим:

— С дороги, куриные ноги!

Старт я взял хороший. Оглобли мои здорово разогнались, и вдруг я увидел впереди двух девчонок с санками. Не знаю уж почему, но я им не крикнул как полагается: «С дороги, куриные ноги!» — а крикнул: «Эй, с дороги, носороги!» Просто так, ни с того ни с сего мне носороги в голову полезли. А девчонки — ни с места. Должно быть, подумали, что я, мол, шутки шучу. Я со всего размаха и налетел на них. От оглобель моих остались одни щепки. А заодно я и нос свой «починил». Все сбежались ко мне. Но, как только увидели, что нос я только чуть-чуть расквасил и ничего, кроме санок, не сломал, тут же перестали меня жалеть и принялись ругать.

Петер сказал:

— Альфонс, ты нарушил дисциплину! Могло ведь произойти несчастье!

— А это, по-твоему, не несчастье? — сказал я и ткнул пальцем в остатки моих санок.

А Петер своё:

— На сегодня мы исключаем Циттербаке из соревнований!

Ничего себе. А ведь всё мои «носороги» виноваты. И я поплёлся домой.

Бруно ещё крикнул мне вслед:

— Нашему Альфонсу даже не стыдно. Идёт и нос кверху задрал!

А я ведь шёл так потому, что у меня из носу кровь текла. Человек, можно сказать, проливает кровь, а они издеваются! И чем дальше, тем сильней она хлестала. На углу я остановился и ещё выше задрал голову, чтоб кровь остановить. Теперь ведь наши ребята меня уже не видели и никто не мог мне сказать, что это я зазнался. Постоял я так минут пять. Только пошёл дальше, вдруг вижу: остановились неподалёку большие мальчишки и с ними двое взрослых, и все они тоже носы задрали. «Вот, — думаю, — сколько же это людей себе на горке носы расквасили!»

Поставил я свои сломанные санки в подвал и пошёл опять на горку. «Дай, — думаю, — хоть посмотрю, кто из наших в чемпионы выйдет». Прохожу мимо перекрёстка, где я перед тем останавливался, и вижу: народу набежало человек пятьдесят, если не больше. Слышу, говорят между собой:

— Спутник, говорили, пролетел…

— А кто говорит — метеор!

— Да не спутник, а самолёт со стреловидным крылом…

— Мальчишка какой-то первым его видел.

— Да вон он! — закричал кто-то.