Зловещее наследство
Шрифт:
— В кладе среди прочего находится волшебный корень.
Да, теперь Колгрим узнал гораздо больше, чем знал раньше. Именно это интересовало его и запоминалось крепко.
Доверчивый Бранд так и не понял, какие зерна бросил он в мелкую черную душу Колгрима.
В воскресенье Колгрим заявил, что у него поднялась температура. Все отправились в церковь, оставив его дома.
Он тут же спустился во двор Линде-аллеи и обыскал весь дом, двор, но ничего не обнаружил. Он продолжал поиски все долгое время, пока шла воскресная служба. Но, как только
Эрфурт так далеко, что он даже не представлял себе, где он находится. Поехать туда и воткнуть нож в горло лживого Тарье он не может.
Но он способен на кое-что другое! Нечто, о чем он мечтал многие годы…
Он в силах разделаться со своим соперником многими способами. А сейчас у него приманка самая вожделенная: колдовской клад.
Они еще увидят, кого обидели при дележе!
Колгрим готовился очень тщательно. Может быть, он все еще смутно помнил рассказы Сесилии о Большом тролле, которому не понравилось, что Маленький тролль сделал больно своей младшей сестре? И поэтому от прямого убийства отказался.
Ведь есть и другие пути.
В один июльский день он упросил деда взять его с собой в Кристианию. Забрал все деньги из копилки, которую прятал много лет; мелкие монеты, полученные им в подарок от доброжелательных дядей и теток.
Сейчас они очень пригодились.
В лавке серебряных дел мастера он купил брошь с национальным орнаментом.
Но никому ее не показал.
В последующие дни он продолжал подготовку. Однажды, например, он без какой-либо определенной цели несколько часов катался верхом на лошади. Слушал, как ветер жалобно стонал в кронах деревьев и злорадно ухмылялся.
Наконец подготовка была закончена.
Вечером, когда сводные братья лежали в постелях в своей комнате, Колгрим шепотом спросил маленького Маттиаса:
— Ты когда-нибудь видел танцующих рыб?
— Нет, — ответил доверчивый Маттиас. — Разве рыбы умеют танцевать?
— Умеют ли они! Ты хочешь увидеть это?
Маттиас с удовольствием бы посмотрел. Колгрим таинственно прошептал:
— Но это место заколдовано. И увидеть танец можно только в определенное время. Мы сможем подкрасться к ним. Но об этом никто не должен знать.
Маттиас задумался.
— И мама тоже?
— Конечно, и мама! Если узнают, все сорвется.
Маленький брат кивнул головой в знак согласия.
— Тогда я возьму тебя в то место, где они танцуют. Но не завтра. Завтра их там не будет. Послезавтра. Я рано выеду верхом взглянуть, подходящий ли день, а ты встретишь меня на опушке леса около большого дуба в… скажем, в девять часов. Ты время по часам читаешь?
— Я могу спросить у папы.
— Нет, дуралей, этого ты не должен делать! Когда служанки начнут убирать со стола после завтрака, ты незаметно уйдешь. Никто не должен тебя видеть,
— Я сделаю так, как ты говоришь, — заверил Маттиас.
— Можно я завтра съезжу в Кристианию? В последний раз, когда мы были там я приглядел прекрасную брошь в лавке у серебряных дел мастера. Я очень хочу купить ее и подарить бабушке Лив, чтобы она выглядела нарядной в церкви ко дню смерти Олава Святого.
Сам же Колгрим презирал церковные службы. Иногда он вынужден был ходить в церковь, но чаще изобретал какую-нибудь уважительную причину и оставался дома.
Таральд, тронутый заботой сына, сказал:
— Но у тебя, Колгрим, нет денег для этого?
— Я накопил, — заявил сын с таинственной улыбкой.
— Храни меня Бог, это не плохо! Но тебе не следует ехать одному. Может быть, я освобожусь…
— Отец, мне уже двенадцать лет! Ты знаешь, на лошади я держусь хорошо, а воров и мошенников я обойду.
Да, Таральд был уверен в этом. И он неохотно, но сдался.
На следующее утро Колгрим, махнув на прощание рукой провожавшим, двинулся по дороге в Кристианию.
Как только он почувствовал, что его уже не видят из Гростенсхольма, он свернул с дороги и поехал по скрытым от глаз тропинкам, двигаясь полукругом по местности.
Спустя некоторое время он сидел на лошади рядом с большим дубом и наблюдал, как маленький мальчик, стремясь придти вовремя, переходит луг, пробираясь через высокую траву. На сердце Колгрима опустилось огромное и холодное спокойствие.
— Я все сделал, как ты велел, — прошептал Маттиас запыхавшись. — Никто меня не видел. Но я немного испугался, когда услышал, что ты уехал в Кристианию, подумал, что не встречу тебя здесь. Но ты оказался на месте, — радостно произнес он. Вдруг лицо его снова омрачилось: — Но мне не нравится обманывать маму.
— Она спрашивала? — резко воскликнул Колгрим.
— Нет. Но промолчать — это то же, что и соврать, у меня такое чувство.
Колгрим никогда не испытывал подобных угрызений совести и не понял брата. Не беспокоился он и о своей мачехе, Ирье, которая всегда стремилась относиться к нему с такой же любовью, как и к своему родному сыну Маттиасу.
— Мы недолго пробудем здесь, они ничего не заметят. Садись сзади меня!
С трудом взгромоздился Маттиас на лошадь, и Колгрим развернул ее.
Как все младшие братья, Маттиас обожал своего старшего брата. Он был для него героем, знавшим и умевшим все на свете. Такое поклонение Колгрим принимал с некоторой гордостью, но и с презрением.
Когда они ехали по лесу, Маттиас возбужденно заявил:
— Как интересно! Я сегодня ночью ни минуты не спал.
Отлично, подумал Колгрим с отвратительной улыбкой на устах.
— Я взял с собой бутерброды, — продолжал младший брат.
— Что ты сделал? — взорвался Колгрим, но, сдержав себя, продолжал более спокойным тоном. — Тебя кто-нибудь видел?