Злой и коварный демон Буратино. Часть II

Белов Андрей

Попадья Клавдия Петровна. А фрицы уже ушли?

Протоиерей Онуфрий Тихонович. Тут нет никаких фрицев. Есть только я, наш звонарь и лесник Афиноген Гаврилович.

Попадья Клавдия Петровна. Афоня что ли?

Протоиерей Онуфрий Тихонович. Да.

Попадья Клавдия Петровна. Тогда заходите.

Все трое заходят, и попадья тут же запирает за ними дверь.

Лесник Афиноген Гаврилович

Самострелов. Вы, слышали, отец Онуфрий? Вы, слышали? Ваша жена тоже видела фрицев. Говорю вам, апокалипсис начался! Мертвые восстали из могил! Точно говорю!

Протоиерей Онуфрий Тихонович. (Вытаскивает из-под рясы тот самый наградной револьвер, который прятал в подполе.) Спокойно! У нас есть чем ответить врагу! (Машет им над головой.) Только для начала нужно во всем по порядку разобраться. Начнем с тебя, Афоня. Повтори еще раз для всех, что с тобой и охотником Роговым приключилось на кладбище?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. (Не сводя глаз с револьвера) Хорошо, могу и повторить. Решили мы вчера с Николаем Васильевичем полакомиться свежей олениной.

Звонарь Осип Ферапонтович. Извини, перебью. На кладбище?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Да, на кладбище.

Звонарь Осип Ферапонтович. А другого места найти не могли?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Это старое немецкое кладбище. Оно давно заброшено. И оленя мы совсем рядом подстрелили. Не тащить же его ко мне в сторожку. До нее два часа ходу. Как говорится, где словили, там и сварили.

Звонарь Осип Ферапонтович. Ладно, продолжай.

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Так вот, насадили мы тушу на вертел, сидим ждем, когда она приготовится, и вдруг со стороны кладбища шорохи странные начали доноситься. Один раз. Второй. Потом чей-то шепот послышался.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. Уточни, что именно шептали? Молитвы? Или, быть может, заклинания? Упаси меня господь.

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Точно не знаю. Не разобрал. Шепот тихим был. (Прикладывает для демонстрации к уху ладонь.) Пошли мы, значит, посмотреть, кто это на нас жуть наводит, подходим к надгробиям, а там вся земля разрыта.

Попадья Клавдия Петровна. (Крестится.) Страсти какие. Все ужасней и ужасней.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. Помолчи, дай Афоне договорить.

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Через минуту из одной могилы рука показалась. (Тоже крестится.) Я пригляделся, и вижу, что рука та мертвому немецкому офицеру принадлежит, который пытается из могилы выбраться. Весь такой грязный, разложившийся и с пустыми глазницами. Одним словом, дьявольское отродье.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. И вы испугались и побежали ко мне за помощью?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов.

Побежали, отец Онуфрий, побежали. Николай Васильевич правда поотстал малость, но довольно скоро меня нагнал, сказав, что попал из винтовки немецкому офицеру в сердце, а офицер не умер. Да и куда ему умирать? Он ведь мертвый. Может, у него и сердца давно нет.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. Сразу побежали?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Сразу-сразу! Нервы-то у нас не железные.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. Тогда, где вас всю ночь носило?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Каюсь, отец Онуфрий, не совсем сразу. Сперва мы в сторожку отправились, чтобы принять по сто грамм для храбрости.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. Уверен, сто граммами у вас дело не обошлось. От тебя до сих пор за версту самогонкой разит.

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Каюсь, отец Онуфрий, не обошлось. Две литружки точно опустошили – и потом сразу к вам. Клянусь!

Протоиерей Онуфрий Тихонович. А где сейчас сам Рогов? Почему ты один пришел?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Николай Васильевич за пулеметом побежал, говорит, с ним сподручней будет фрицев косить.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. За пулеметом? (Чешет стволом револьвера затылок.) Откуда же у него пулемет взялся?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. (Запинаясь) С войны, кажется, остался.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. (Задумчиво) Насколько я помню, Рогова не взяли на фронт из-за плохого здоровья.

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. С Первой мировой.

Протоиерей Онуфрий Тихонович. И он до сих пор у него хранится?

Лесник Афиноген Гаврилович Самострелов. Хранится, раз побежал.

Пока отец Онуфрий вытягивает клещами из лесника информацию, события в коридоре принимают неожиданный оборот. Там появляется Злой и коварный демон Буратино с не менее злой и коварной улыбкой. Еще у Буратино зажата в руке стеклянная бутылочка, из которой он начинает посыпать мертвые тела передовиков-строителей порошком, при этом бормоча очередные магические заклинания:

Альпы, Анды, Кордильеры!

Возвращайтесь, духи, с неба

И вселяйтесь в коммунистов,

Чтобы было им нечисто!

Чтоб сердца их вновь забились,

Губы вновь зашевелились

И покинувшая жизнь

Возвратилась в этот мир!

Тем временем отец Онуфрий Тихонович переходит к следующему свидетелю – своей жене Клавдии Петровне.