Злые игры. Книга 1
Шрифт:
— Испорченная ты девчонка.
— Я знаю. Но тут уж я ничего не могу поделать.
— Сейчас я тебя согрею. Двигайся сюда, поближе, и прижимайся.
Она устроилась в его объятиях и крепко прижала его к себе. У нее было такое ощущение, будто все ее тело промерзло насквозь.
— Как ты себя чувствуешь, дорогая? Тебе хорошо?
— Да, конечно. Давай полежим так немного. Я отойду.
— Не думаю, — ответил Чарльз, и руки его принялись нежно и неторопливо поглаживать ее. — А потом, не смогу я так лежать.
— Постарайся. А то каждый раз, как только ты шевельнешься, меня обдает холодом.
— Так тебе и надо. Это же была твоя идея сюда приехать.
— Чудесная идея. Что, разве не так?
— По-моему, так. Слушай, не могла бы ты…
— Да?
— Позволить мне сейчас уступить моим наклонностям. А потом я полежу тихо. Обещаю.
— Ну, так уж и быть.
Потом они лежали перед огнем, обнаженные, на толстом одеяле. Маленькая комнатка к этому времени успела прогреться; в ней было темно, и только пламя бросало вокруг свои отсветы. Чарльз достал бутылку вина, они пили его и неторопливо разговаривали, улыбаясь друг другу.
— Ой, да, — вспомнила вдруг Вирджиния. — Твое пасхальное яичко.
— Надеюсь, не из «Фортнума»? Это было бы слишком неоригинально.
— Нет. От Фаберже.
Она порылась в сумке и вытащила косметичку, в которой, обернутое слоем ваты, лежало изящное, инкрустированное рубинами золотое яйцо.
— Это тебе в знак моей благодарности. Ты сам не знаешь и никогда не узнаешь, как много ты для меня сделал.
— Вирджиния, — потрясенно проговорил Чарльз, — я не могу это принять. Это же целое состояние.
— То, что ты для меня сделал, — улыбнулась она, — стоит целого состояния. Я хочу, чтобы ты его взял. Отец подарил мне его, когда мне исполнился двадцать один год.
— Ну, если ты так хочешь, — промолвил он, с благоговейным трепетом крутя яйцо в руке, — я возьму. Но даже не представляю себе, чем смогу тебя отблагодарить.
— И не надо. Ты и не должен этого делать. А если будешь когда-нибудь голодать, продай его. Обещаю, что не стану обижаться.
— Нет уж, я предпочту голодать, — торжественно произнес Чарльз; он и в самом деле так думал.
Утром они проснулись рано: огонь погас, и из постели их выгнал холод. Чарльз снова отправил Вирджинию за водой, сказав, что не впустит обратно в дом, пока она не научится пользоваться насосом.
Она вернулась торжествующая, с наполовину налитым чайником; Чарльз приготовил кофе, и они позавтракали булочками с медом и тем инжиром, что привезла Вирджиния.
— А теперь поехали на прогулку. Хватит сидеть взаперти.
— Чарльз! Я полагала, что мы тут должны ото всех скрываться.
— Там, куда я тебя повезу, мы будем в безопасности.
Они поехали вниз по долине к морю; Чарльз привез ее на пляж, такой длинный
— Боже, какое великолепнейшее место! Мне здесь так нравится. Я бы хотела тут жить.
— Я знаю один небольшой домик, который ты могла бы снять. За очень умеренную плату.
— По рукам!
Они вернулись в коттедж, изголодавшись и в прямом смысле слова, и друг по другу, и занялись любовью — ласково, нежно, с привычным теплым ощущением почти устоявшейся близости. Потом Вирджиния отвернулась от него, и Чарльз вдруг понял, что она плачет.
— Что случилось? Дорогая, в чем дело?
— Ни в чем. Не знаю. Просто с меня как будто что-то спало. Я ощущаю какое-то полнейшее, абсолютное умиротворение. Счастье. И поэтому плачу. Глупо звучит, правда?
— Очень.
— Вы чересчур откровенны, мистер Сейнт-Маллин.
— Я знаю.
Они поели перед огнем, потом снова легли в постель, в объятия друг друга; проснулись они совершенно голодными. Чарльз приготовил ужин, цыпленка в вине; блюдо оказалось превосходным.
— Ты просто чудо, — восхитилась Вирджиния.
— Я знаю.
— Идем в постель. Дай я тебя отблагодарю.
— С одним условием.
— Это с каким?
— Ты вначале вымоешь посуду.
— Ты удивительно романтичен.
— Я знаю.
— Это уже становится неинтересно.
— Прости. Черт с ней, с посудой. Идите ко мне, миледи, я вас трахну. Мне почему-то это кажется сейчас жутко важным.
— Я уж думала, что сам ты никогда не попросишь.
В ту ночь она была особенно раскованной и безудержной; такой он ее никогда еще не видел. Она крепко прижималась к нему, оргазм следовал у нее за оргазмом, и казалось, им не будет конца; она и не старалась даже сдерживать радостные, ликующие вскрики; когда наконец силы ее истощились, она в изнеможении откинулась на спину и почти торжествующе улыбнулась Чарльзу:
— Это было бесподобно. Просто бесподобно.
— Да, мне тоже так показалось. Можно мне теперь немного поспать?
— Можно. И спасибо тебе.
— За что?
— За все. Но особенно за это. За сегодня.
Впоследствии на протяжении многих лет он не раз вспоминал эти ее слова и то, как она их произнесла, стараясь понять, что она хотела сказать ими, что она на самом деле имела в виду.
Наутро оба были подавлены, их праздничное настроение улетучилось. Им предстояло собираться и после обеда возвращаться в Корк.