Злые ветры дуют в Великий пост
Шрифт:
Он удобно расположился на кровати Тощего у него за спиной, отправил в рот ложку риса и только после этого пнул ногой по ближнему колесу инвалидного кресла:
— Эй, привет!
— Ты меня совсем забыл! — возмутился Тощий, сняв наушники и медленно разворачивая в сторону Конде кресло, к которому был приговорен пожизненно.
— Не злись, Тощий, я только один день пропустил. Вчера никак не получилось вырваться.
— Позвонил бы хоть. Вижу, что у тебя все идет путем, — вон какие круги под глазами. Ну как — ламбада?
— Пока только танцевали. А теперь смотри сюда! — Конде показал концом ложки на карман рубашки. — Вот она где у меня.
— Рад за тебя, — произнес Карлос без особого восторга, что не ускользнуло от внимания Конде. Очевидно, Тощий опасался, что эта связь лишит его компании друга по вечерам и воскресеньям. А Конде знал, что его друг прав, потому что по сути в их отношениях мало что изменилось: они остались ревнивыми, как не уверенные в себе подростки.
— Не заводись, Тощий, ничего страшного не случилось.
— Я действительно рад за тебя! Тебе нужна нормальная женщина, и дай-то бог, чтобы ты наконец встретил такую.
Конде поставил на пол чистую, будто вымытую, тарелку, а сам повалился на кровать Тощего и стал разглядывать
— Думаю, на этот раз срастется. Знаешь, я готов бежать за ней, как собачонка. Ты прав: меня уже не вылечить. Я даже не подозревал, что способен так влюбиться. Но ведь она такая красивая и умная!
— Ну это ты загнул. Красивая и вдобавок умная? Не ври!
— Клянусь твоей матерью! Пусть больше ни разу не оставит для меня ничего в кастрюле, если я вру!
— Тогда почему ты с ней не переспал, объясни на милость?
— Потому что она попросила обождать — слишком, мол, рано…
— Вот видишь, какая же она после этого умная? Сопротивляться страстным атакам такого красивого, выдающегося и сексуально озабоченного типа, как ты? Нет, никакая она не умная.
— Пошел ты к черту, Тощий. Послушай, мне все не дает покоя то, что нам тогда Андрес наговорил. Он, конечно, пьяный был, но прекрасно понимал, что говорит. А сегодня, вот буквально только что, со мной случилась такая вещь…
— Да? Что еще с тобой случилось? — спросил Тощий, сдвигая брови. Раньше, задавая вопрос подобным тоном, он бы принялся дергать ногой, подумал Конде, и рассказал другу о своем разговоре с Хосе Луисом. — Знаешь, что я скажу тебе? — сказал Карлос, сделав короткое порывистое движение вперед, сидя в своей коляске. — Если поставить себя на место того пацана, то его можно понять. Ты забываешь одну штуку: школа иногда бывает похожа на тюрьму и в ней плохо приходится тому, кто болтает лишнее. За длинный язык надо расплачиваться. Самое меньшее — слава стукача обеспечена на всю жизнь. Будь ты в его положении, тоже наверняка молчал бы. Однако фактически этот парень помог тебе, подтвердив своим молчанием: там не все чисто или даже совсем не чисто. Марихуана, шашни директора с той учительницей и бог знает что еще. И молчит он потому, что что-то знает или хотя бы о чем-то догадывается. И вовсе он не циник, Конде, — просто таков закон джунглей. Самое ужасное как раз в том, что существуют джунгли, а в них свой закон… Вот ты, например, все время предаешься воспоминаниям, а ведь, похоже, забыл про скандал под названием Waterpre?Ты ведь знал про то, что творится, но молчал, как и все остальные, и со спокойной совестью сдавал экзамены, заранее зная, какой билет вытянешь. А еще ты забыл, как разворовали половину краски, предназначенной для ремонта, и ее не хватило, чтобы покрасить стены классных комнат, — а ты и об этом знал, но смолчал. А помнишь, каким образом нам доставались переходящие знамена за лучшие результаты на уборке тростника? Просто на сахарном заводе сидел наш человек и приписывал нам чужие результаты. Нет, не помнишь? Какой же ты, на хрен, полицейский после этого? Послушай, приятель, нельзя же всю жизнь тосковать о прошлом! Тоска эта обманчива: ты вспоминаешь только то, что тебе хочется вспоминать, и порой это бывает очень даже полезно, но монета-то почти всегда фальшивая. Однако бог с тобой, похоже, тебя не переделать. Ты никогда не научишься жить настоящим. Пойми, жизнь не такая уж плохая штука, умей ценить то, что у тебя есть, не будь лохом… Послушай, я почти никогда не говорил с тобой об этом… Бывает, задумаюсь о том, что было в Анголе, как сидели, закопавшись в землю, не мылись неделями, жрали только рис с сардинами, спали мордой в пыль, от которой разило сушеной рыбой — у них в Анголе везде воняет сушеной рыбой, — и не понимаю, как мы выживали в таких условиях, но выживали же, как ни странно! Никто от этого не умер, зато мы начинали осознавать, что существует иная жизнь, как бы иная история, не имеющая ничего общего с происходящим вокруг. И поэтому проще было тронуться умом, чем умереть в этих земляных норах, не имея ни малейшего представления, сколько еще времени предстоит проторчать там, ни разу не увидев в лицо своего врага, но зная, что им может оказаться любой житель деревень, через которые мы проходили, — вот что хреново. А еще мы знали, что попали туда, чтобы умереть, поскольку шла война, и единственным выигрышным билетом в этой лотерее был тот, что означал жизнь, — все очень просто и ясно. Там лучше было вообще не вспоминать. Самыми стойкими оказывались те, кто забывал обо всем; нет воды — значит, не надо мыться, и по нескольку дней не умывались, не чистили зубы; могли жрать даже камни, если было чем раздробить; не ждали писем, никогда не говорили о том, погибнем мы или спасемся, просто делали все, чтобы выжить. У меня так не получалось, я там затосковал вроде тебя и все копался в собственной душе: какого хрена сижу в этом дерьме да как меня угораздило, пока не схлопотал пулю, и тогда меня вытащили оттуда. Вот так и достался мне выигрышный билетик… Черт, из-за тебя и я в воспоминания ударился. Понятно, мне не хочется ворошить прошлое, потому что я все потерял, но когда поневоле приходится, как сейчас, то прихожу к однозначным выводам: если Кролик действительно думает, что можно переписать историю, то он дурак; и правильно говорит Андрес: вот я сижу в полной заднице, но тем не менее хочу жить, пока живется, и ты это знаешь. А еще знаешь, что ты для меня — самый близкий друг и нужен мне, но я не такой гад, чтобы удерживать тебя рядом с собой в той же самой заднице. И знаешь также, что бессмысленно всю жизнь жаловаться на весь мир и искать виноватых, включая себя… Может, тот парень и ведет себя цинично, как ты говоришь, однако постарайся понять его. Короче, раскрой это дело, разберись с тем, что происходит в Пре; в общем, выполняй свою работу, хоть тебя с души воротит от всякого дерьма. А после трахни Карину, влюбись, если не можешь иначе, получай удовольствие, радуйся и балдей. А окажешься в заднице — прими удар и продолжай жить просто потому, что жить надо. Так или нет?
— Наверное, так.
— Заметано, значит, жду тебя в семь на ступеньках Пре. Только не приезжай на машине, ладно? — попросил Конде с нездоровым и хорошо продуманным намерением совершить ностальгическое путешествие в прошлое. К черту Тощего, подумал он; семнадцать лет прошло с того дня, когда он назначил последнее свидание в том месте, которое постоянно напоминало ему о себе в связи с событиями былыми и нынешними, влекло его как магнитом,
Без четверти семь он уже стоял рядом с колоннадой у входа в школу и пытался читать сегодняшнюю газету при розоватом сиянии закатного солнца и желтом свете ламп, горевших под высокими сводами. Конде мог неделями обходиться без чтения газет, ограничиваясь беглым просмотром заголовков и не испытывая при этом ни малейших угрызений совести или сомнений, — просто жалко терять время на тщательно отмеренную информацию или слишком очевидные комментарии. Интересно, о чем написала Каридад Дельгадо на второй день после убийства дочери? Надо будет купить воскресный номер «Хувентуд ребельде». Ветер поутих и не мешал перелистывать газету, а делать все равно было нечего. На первой полосе сообщалось, что медленной, но верной поступью идет подготовка к сафре [22] и скоро, как всегда, мы добьемся новых великих результатов; советские космонавты продолжают свой полет, устанавливая рекорд длительности пребывания в космосе, далекие от тревожных вестей с международной страницы об ухудшении положения в их стране — где раньше всегда все было отлично, — о кровопролитной войне между армянами и азербайджанцами; развитие туризма на Кубе идет ускоренными темпами — какое точное и удобное выражение! — количество гостиничных номеров скоро увеличится в три раза; в свою очередь, трудящиеся пищевой промышленности и сферы обслуживания уже с полной отдачей включились в межмуниципальное соревнование за почетное право провести у себя в провинции торжественные мероприятия, посвященные своему профессиональному празднику 4 февраля; в этой связи они выдвигают новые трудовые инициативы, повышают качество обслуживания, активизируют усилия по искоренению недостатков — слово, означающее для Конде разновидность онтологической категории фатальности, чья поэтически красивая оболочка прикрывает самое обычное воровство. Так, а вот на Ближнем Востоке все по-прежнему — чем дальше, тем хуже, пока опять все не очутятся в дерьме и не разразится очередная война; в Соединенных Штатах растет насилие; новые похищения в Гватемале, новые убийства в Сальвадоре, все больше безработных в Аргентине и все больше бедняков в Бразилии. Как только меня угораздило приземлиться на этой чудесной планете? И какое значение имеет убийство одной учительницы среди такой прорвы смертей? Может, правы длинноволосый фрик и его племя?.. Так, отборочный этап чемпионата по бейсболу продвигается уверенными шагами — «темпами» звучало бы спортивнее — к финишной прямой, команда Гаваны лидирует; Пипин готовится побить собственный рекорд апноэ [23] — Конде давно собирался посмотреть в словаре значение этого слова, надеясь отыскать там синоним, который звучал бы не так кошмарно. Он сложил газету, убедившись, что все продвигается намеченными темпами, шагами и поступью, и стал наблюдать за тем, как окончательно падает темнота, тоже в строго положенное ей время — 18 часов 52 минуты, как по расписанию. Глядя на стремительный заход солнца, ему захотелось написать о бессодержательности существования — не о смерти, не о крахе или разочаровании, но именно о бессодержательности и пустоте. Человек один на один с пустотой. Почему бы и нет? Надо только найти подходящий персонаж. А сам он подошел бы на эту роль? Ну конечно, тем более что в последнее время испытывал слишком большую жалость к собственной персоне, что может привести к непоправимому результату, когда весь мрак поднимется на поверхность, вся пустота сосредоточится в одной человеческой душе… Да нет же, возразил себе Конде, я прекрасно себя чувствую, стою и жду женщину, с которой собираюсь переспать, а после мы вместе напьемся.
22
Сафра— сезон уборки и переработки сахарного тростника.
23
Апноэ— здесь: подводное плавание на задержке дыхания.
Только вот еще что: он все-таки оставался полицейским, хотя иногда и сам в это не верил и не переставал мыслить как полицейский. Да, сейчас он находился во владениях собственной ностальгии, но здесь многое также связано с Лисеттой Нуньес Дельгадо, и Конде подумал, что пустота и смерть порой бывают слишком схожими и что эта конкретная смерть на планете, где и так полно трупов, более или менее предсказуемых, грозила нарушить самое необходимое равновесие — равновесие жизни. Возможно, каких-то шесть дней назад на этой самой ступеньке сидела девушка неполных двадцати пяти лет, преисполненная желания жить, наслаждалась красками заката, далекая от чужих войн и проблем ныряльщика, который умел задерживать дыхание на рекордные сроки, она мечтала о том, как бы достать новые кроссовки, и очень скоро их заполучила. Теперь уж ничего не осталось от мечтаний и забот бывшей учительницы; разве что память о ней останется в этом здании, где обитают миллионы других воспоминаний, включая те, что не дают Конде покоя; разве что оставила после себя горечь неудавшейся любви и раскаяние у директора школы, который на миг почувствовал себя помолодевшим, или растерянность у отдельных учеников, рассчитывавших с помощью необычной учительницы без особых трудов сдать экзамен по химии. В 18.53 солнце окончательно закатилось за край земли, однако лучи его — в качестве воспоминания — еще долго будут окрашивать в малиновый цвет небосклон у горизонта.
И тут он видит ее. Карина шагает под цветущими махагуасами, и Конде чувствует, как жизнь его наполняется, как и его легкие, а вместе с ними и весь организм, все естество наполняется весенним воздухом и тропическими ароматами, забываются мысли о пустоте существования, о смерти, о закате и так далее; эта женщина может заменить собой все на свете, думает он и, перескакивая через две ступеньки, бежит по лестнице навстречу ей, навстречу ее поцелую, ее телу, которое приникает к нему, обещая самую близкую и самую главную встречу.
— Что ты думаешь по поводу ностальгии?
— Что ее придумали композиторы, сочиняющие болеро.
— А насчет апноэ?
— Что это противоестественно.
— А тебе говорили когда-нибудь, что ты самая красивая женщина в Ла-Виборе?
— До меня доходили такие слухи.
— И что есть один честный полицейский, который тебя преследует?
— Это я уже поняла по допросу, — отвечает Карина, и они снова целуются у всех на виду и с бесстыдством подростков, у которых играют гормоны.