Змееборец
Шрифт:
И, кстати, до ночи нужно было сделать достаточно много, чтобы не осталось времени на посторонние мысли. Не осталось времени на страх перед пониманием того, что же ты натворил.
Убил всех. Всех до одного, врагов и друзей, и… его тоже. Вот так, наверное, и сходят с ума. Когда, став женщиной, проклинаешь себя за то, что сделал, будучи мужчиной.
Эльрик не верил в то, что командор погиб, но неверие это было защитной реакцией его же собственной души. Не признавать очевидного до тех пор, пока не убедишься в том, что сможешь ему противостоять – это признак слабости духа, но бывает так, что и слабость оказывается
Уроки барбакитов, от многих из которых настоящий шефанго должен с презрением отвернуться, несли в себе мудрость, пусть и лишенную красоты. А Эльрик был уже достаточно взрослым, чтобы полагать, что те шефанго, кто пережил первую тысячу навигаций, еще подумают, прежде чем отворачиваться от барбакитских наставлений. Потому что в мудрости всегда есть своя красота.
На то, чтобы сделать снегоступы из гибких еловых ветвей и полосок коры, у него ушло два часа. Не самый плохой результат, с учетом многолетнего отсутствия практики. Оставалось решить, в какую же сторону идти, и выбрать место для ночлега. А еще раздобыть какой-нибудь еды.
Идею отыскать медвежью берлогу и решить таким образом сразу две проблемы, Эльрик отмел как нереализуемую. Столько ему было не съесть.
Женщина вышла из-за деревьев, когда Эльрик уже приглядел себе место для ночлега. Он как раз выгребал снег из-под выворотня, который мог бы сойти за землянку, когда усилившееся чувство опасности заставило метнуться за завесу корней.
Эльрик услышал смех, понял, что смеются над ним, и слегка разозлился. Не настолько, чтобы выйти из-за укрытия, подставляясь под выстрел, но достаточно, чтобы привстать, и получше разглядеть насмешницу.
Она могла бы показаться красивой, если бы не исходящая от нее угроза. Полногрудая, худенькая блондинка, с длинными ногами и широкими бедрами. Такие пропорции сводили с ума большую часть человеческих мужчин. Правда, сейчас достоинства фигуры было сложно оценить, из-за того, что девушка была одета так, как одевались в Среднем Эзисе, как сам Эльрик – в широкие штаны, шерстяную рубаху, перепоясанную шелковым шарфом длиной в вуаш [46] , и стеганый кафтан. Только, в отличие от Эльрика, насмешница не мерзла в зимнем лесу. И башлык, откинутый на плечи, не закрывал ее лица.
46
Вуаш (заролл.) – букв. значение – удилище. Здесь: мера длины, прибл. 5 м.
– Не бойся меня, юноша, – она развела руки, показывая, что безоружна. – Ты отстал от своих? Потерялся? – пара шагов в его сторону, сапожки из тисненой кожи почти не проваливаются в снег, – значит, боги за тебя. Твои спутники умрут этой ночью, они заблудились и зашли в плохое место.
Подошла ближе. Еще ближе. Снова остановилась. Задумчиво склонила голову.
– Какие у тебя странные глаза… Иди сюда.
Сам Эльрик не стал бы называть свои глаза странными. И ни один человек не назвал бы их такими. И уж точно ни один человек, женщина ли, мужчина – не важно, разглядев его глаза, не пожелал бы свести более близкое знакомство.
Он не шевельнулся. Пальцы пробежали по рукояти меча, но… все-таки, перед ним была женщина.
– Здесь недалеко деревня, – сказала она, – вы ведь туда несли своего раненого? Хотели устроить его в тепле и под крышей. Пойдем, я провожу тебя. Остальных не спасти, для них
На такие подначки Эльрик не велся лет с девяти, и сейчас он пытался вспомнить, каким же тварям непременно нужно, чтобы жертва сама пошла с ними. Этому учили в Лахэ – у барбакитов, вообще, учили многому, что, казалось, никогда и не пригодится. Тварей таких было множество, их условно делили на альтруистов – тех, кто заманивал жертву в какое-нибудь гиблое место и предоставлял умереть, не получая от смерти ничего, кроме удовольствия, и эгоистов – тех, кто убивал и съедал. Значительную часть этого множества составляли твари, принимающие человеческий облик, предположительно вызывающий у жертвы доверие, пробуждающий похоть, взывающий о помощи… да мало ли способов привлечь к себе смертного?
Но нельзя же торчать здесь всю ночь. Холодно ведь. Он хоть и сменил привычную южноэзисскую одежду на более теплую, степную – последние два дня на Острове пришлось провести на высокогорье, а там и снег случается – никак не рассчитывал оказаться в ней зимой за полярным кругом. И то, что шефанго не может замерзнуть до смерти, не значит, что шефанго нравится торчать на холоде, когда давно бы уже можно было развести костер и согреться под защитой выворотня.
– Я и не боюсь, – ответил он, сообразив, наконец, что ему, вообще-то, семнадцать лет, и в этом возрасте принято вестись «на слабо». – Пойдем. Где там деревня?
Один шаг вперед на неуклюжих снегоступах.
И даже раньше, чем вскидывается чувство опасности – прыжок в сторону, не глядя, спиной вперед.
Эльрик приземлился, припав на колено. Увидел пронесшуюся мимо тень. Тварь напала сзади. Она все время была сзади, а с ним говорила обманка, и так тоже бывает, но немногие остаются в живых, чтобы рассказать о таких чудищах.
Он отвел руку с мечом назад, скрадывая длину лезвия, сбивая врага с толку.
А она, та, настоящая, все равно выглядела почти как человеческая девушка в мужской одежде. Она взвизгнула, досадуя на промах, очень легко, и слишком быстро развернулась – взметнулся снег – и кинулась снова, рыча, оскалив острые зубы.
– Гррау! – Эльрик сдернул с лица башлык. Ударил мечом снизу вверх, наискось, разворачиваясь, чтобы уйти с линии атаки, и вложив в удар инерцию разворота.
Она вновь промахнулась. И он тоже. Не почувствовал под лезвием привычного сопротивления рассекаемой плоти. Тут же шагнул вперед, занося меч, чтобы рассечь людоедку пополам, как только она снова поднимется. Но тварь, пятясь, на четвереньках поползла от него, совершенно по-человечески, по-девчоночьи визжа от ужаса.
Это было… против всех правил.
– Ты чего? – удивился шефанго, опуская оружие так, чтобы странная тварь, если прыгнет, сама нанизалась на лезвие.
– Ы-ы… – ответила тварь. И от страха залязгала зубами. Ничего такими зубами, кстати, действительно, острыми, но не столь впечатляющими как у шефанго. А клыков и вовсе почти не видно. Губы тонкие, нос – пуговкой, глаза раскосые, с вертикальным зрачком. И уши-то какие – залюбуешься: в ладонь длиной, и все в зеленом пухе, мягком даже на вид.
– Эй, – Эльрик присел, чтобы оказаться с людоедкой на одном уровне – так успокаивают детей и собак, может, и для твари сгодится? Меч он, правда, держал по-прежнему твердо. – Что случилось-то? Ну, подумаешь, промазала чуток. Попробуй еще раз, может, лучше выйдет.