Змеев столб
Шрифт:
– Сука жидовская, – ругался Тугарин на Васю, ничуть не стесняясь подведомственных граждан. – Доски на подотчете у меня, не у тебя, я за них отвечаю! С кем мы теперь будем делать план?! Ты будешь его делать? Выслужиться хотел, сыщик хренов?! Ну, попробуй только заикнуться о бутылке, во-о! – И Змей, плюнув на дулю, совал ее милиционеру под нос.
Тугарин так сильно переживал из-за плана, что вся его злость пала на незадачливого ищейку, и никому не влетело. Если у Васи имелись какие-то свои милицейские выгоды, то и главный начальник мыса тешил свои. Змей мечтал вывести
– Все! Тех, кто позарится на государственное имущество, сам буду судить! Воришки у меня бесплатно спину погорбатят и пусть не надеются на снисхождение!
Милиционер, горько осознавший ошибку, стал тише воды ниже травы, и люди вздохнули свободнее. А на праздник Великого Октября Тугарин с Васей помирились и, пьяные, гуляли по аллее Свободы, с пафосом горланя военные песни.
В тот день солнце пометило горизонт красной царапиной – в последний раз показалось перед полярной ночью, а для трети жителей мыса – последний раз в жизни.
Глава 8
В сиянии Севера
Ночь, пробудившая в людях безотвязное чувство ожидания чего-то непонятного, тревожного, пришла на мыс не одна, в компании с голодом. Червь голода засел в желудках и глодал, глодал изнутри. Червь быстро сожрал мускулы, у кого они были и, подобрав жильные крохи, принялся за плоть.
Тугарин велел всем пить хвойный настой, содержащий витамин С. Темно-коричневая жидкость была нестерпимо горькой, но люди пили ее утром и вечером. В некоторых семьях горячий взвар стланиковой хвои заменял собою завтрак и ужин. Вот когда жильцы крайней юрты поняли, как предусмотрительна их пани Ядвига. Ягодное богатство в брезентовом мешке под нарами старухи превратилось в оранжево-снежный сугроб. В самые черные дни спасали всех бережные горсти мороженого тундрового солнца. Раз в неделю пани Ядвига обходила с кульком жалкого и щедрого гостинца юрты с малышами.
– Сво-о-олочь го-о-олод… – протяжно пела она, колдуя над кастрюлей с мучной болтушкой, что-то подсыпая в нее и подмешивая.
Голодные люди говорят медленно, будто тянут заунывную песню. На мысе распевали все, в слаженный хор не вступило только начальство.
Поверх клейкого киселя из прокаленной муки, цвета кофе с молоком, вкусно плавали обманчиво-морковные ягодные хлопья. Прихлебывая островной «суп» серебряной ложкой из банки из-под американской тушенки, от которой остались одни воспоминания, Хаим думал, что, наверное, нет такого дела, с каким старуха не умела бы справиться лучше других в этом забытом богом краю.
Юрт с маленькими детьми становилось все меньше. Многие их обитатели еле передвигались на толстых ногах, опухших от водянки – спутницы цинги. Пани Ядвига первой вызнала о гибели обитателей юрты номер десять, где жили многодетная мать и пожилая пара. Очевидно, никто из них не смог разжечь утром камелек, либо не нашлось, чем, и все они просто замерзли.
На сход в Сталинском уголке, созванный Тугариным, явилась едва ли четверть населения мыса.
– Что будем делать с трупами? – спросил Змей, досадливо морщась,
– У тебя хотели узнать, – ответила пани Ядвига.
Он сделал вид, что не расслышал дерзости.
Довольно еще дюжий старик Кимантайтис, бывший хозяин богатого хутора, сказал:
– Трупы прямо у дверей юрт лежат.
– Сил нет хоронить, и досок нет на гробы, – всхлипнул кто-то.
– Без могил, без крестов!.. – простонала женщина в мешочном колпаке, и всех словно прорвало – закричали, заплакали:
– Не дается вечная мерзлота!
– Дров нет ямы таять!
– Песцы у моего мертвого сыночка ручки отъели…
– Жить по-человечески не дали, теперь помереть по-человечески не дают!
– Это кто тебе жить не дает? – поднял голову съежившийся было Тугарин. – Советская власть?!
И все замолчали, а голос заведующего посвежел:
– Зимой смысла нет хоронить. Досок мало. Пока тунеядствуете, денег у вас все равно нет. Складывайте трупы до весны в юрте номер десять, раз там никто не живет.
– Кто будет складывать? Люди ходить не могут…
Тугарин посулил за перевозку покойников по десять килограммов муки. В зале поднялись робкие руки. Выбрав пять человек покрепче, Змей взглянул на Хаима:
– Готлиб назначается бригадиром.
– Нет.
– Что значит «нет»?
– Я не буду возить трупы.
– Ну и подыхай, – сказал Тугарин равнодушно. Видно, тоскливая темень полярной ночи угнетала и его. Лицо опухло и побагровело, глаза заплыли. Правда, мучила заведующего не водянка, а беспробудное пьянство. Милиционер с технологом вообще не показывались из своей комнаты. Зина Тугарина и безработная нынче кассирша выглядели устало – конторские теперь были вынуждены сами рубить дрова и топить печи.
Быть бригадиром смертной команды вызвался старик Кимантайтис.
Тащились домой, и Юозас восхищался «своими» взрослыми.
– Я то-то-то… же…
– Ты тоже отказался бы, – помогла пани Ядвига. – Вот и правильно. Но и осуждать тех, кто просился в труповозы, не надо. У нас пока есть немного муки и рыбы, а у кого-то совсем ничего не осталось.
Юозас шел, пыжась от невозможности сказать то, что думает. А думал он, что ни пани Ядвига, ни Хаим не согласились бы возить мертвецов за мзду, даже если б мука кончилась. Он не понимал, в чем тут вызов, но чувствовал его и всей душой соглашался с ним. Эти люди, с которыми он жил в одной юрте и видел каждый день в самых разных обстоятельствах, были в его глазах как высокие деревья с твердой сердцевиной.
Бригада труповозов обходила аллею Свободы каждые три дня. Начинали утром, завершали под вечер. Члены бригады и сами выглядели как живые трупы, ползли, волоча на веревках по снежной тропе очередного усопшего на последнее поселение в юрту номер десять, которую на мысе прозвали Юртой Мертвецов.
Добравшись до тупика, Кимантайтис заходил к пани Ядвиге передохнуть и говорил одно и то же:
– Хорошо, что не вы первые померли, а то возить стало бы далеко с того конца. А так Юрта Мертвецов посередке – удобно с обеих сторон.