Змеи, драконы и родственники

Угрюмова Виктория

На кухню на цыпочках прокрался Сереион и встал возле короля.

— Великая женщина, — прошептал Оттобальт, с восторгом глядя на Галю. — Королева.

— Ее-то и ждал Упперталь все эти годы, — согласился Сереион.

— Бесумяки! — пискнула Гедвига. — Ко мне! Взять самозванку!

В этот момент она не думала о последствиях этого рискованного шага. Ей было плевать и на грядущие политические конфликты, буде Галя окажется настоящей принцессой, и на реакцию племянника.

— Что делать? — Оттобальт схватился за сердце. — Не начинать же войну прямо при гостях?

— Вызову

гвардейцев, — сказал Сереион и стремглав выбежал из кухни.

— Гарри! — сказал один из аквалангистов. — Кажется, эта старуха хочет обидеть нашу малышку!

— Это она зря, Билл, — откликнулся другой. — Сейчас мы зададим им перца! Покажем, что такое звездно-полосатый флаг! Только не говори ни о чем ни Мэри, ни Джулии.

Билл поднял глаза к потолку.

— Не волнуйся, Отто! — повернулась Галя к жениху. — Здесь давно пора навести порядок. Ты только не вмешивайся. Ой! — закричала она. — Пельмени, пельмени вылови ложкой. Да не обожгись! И воду слей…

— Да, любимая, — прошептал король.

— Ой, — охнула Галя, — та вы, наверное, всем это говорите, проказник.

— В первый раз в жизни, слово Хеннерта! — рявкнул потрясенный король.

— Бесумяки, в атаку! — заорала Гедвига, плохо понимая, что здесь происходит.

— Кисонька моя, — пропела Галя, обращаясь к любимому мужчине, — дай-ка мне вон тот сковородник.

Жабодыщенко тайком заглянул в ящик с минами и, испуганно отшатнувшись, быстро его захлопнул. Глаза у него бегали, лицо побелело.

Перукарников заметил, что с товарищем творится что-то неладное, и участливо положил руку ему на плечо:

— Ну что, Жабодыщенко, снова съел что-то не то? Чего такой убитый сидишь?

Жабодыщенко огляделся по сторонам, поманил Ивана пальцем к себе и горячо зашептал ему в самое ухо:

— Ты, Перукарников, все ото шуткуеш. Ты краще сюды подывись, — и с таинственным видом приоткрыл крышку ящика.

Иван доверчиво заглянул внутрь, но ничего нового для себя в опостылевшей таре для мин не обнаружил. Там лежали ровными рядами проклятые железяки, которые уже все жилы вытянули из доблестных партизан. С этим надо было что-то делать… И с Жабодыщенко тоже надо что-то предпринять — у парня крышу срывает. Вон глазищи размером с чайное блюдце — уже не может эти мины спокойно видеть. Аж трясет всего.

— Ну? — как можно спокойнее спросил Перукарников. — В ящике мины! И что тут особенного? Ты хотел меня этим удивить?

Жабодыщенко, заикаясь, проговорил:

— А то особливо, що их у цему ящику повинно зараз буты трохи менше.

Иван почувствовал, как с каждым словом растет в нем интерес к этой странной беседе.

— Как так — меньше? Что ты мелешь? Они у тебя что, по ночам гулять ходят?

Микола еще раз огляделся вокруг, не подслушивает ли кто, и признался Перукарникову в страшном преступлении.

— Гулять не гулять, а их зараз стильки, скильки завжды було. А так не може буты, тому що я кожного разу, вночи, на прывали, их по одний-дви штуки в кущах заховаю и обратно не беру, щоб нам з тобою легше було ящик носить. Розумиешь?

Перукарников

понял, что человеческий интеллект — это страшная штука. Вот взять Жабодыщенко: на первый взгляд — дурак дураком, только и мозгов, чтобы пожрать да попить. ан нет — тоже, оказалось, царь природы. Логик! Стратег! Кто бы мог подумать!

— А ты хитрый жук, Жабодыщенко! — восхищенно молвил он. — Я бы до такого не додумался! Ведь Салонюк в этот ящик и не заглядывает.

Он приподнял крышку уже с нескрываемым интересом:

— Так что у тебя тут не выходит?

Микола попытался разъяснить еще доходчивее.

— Так я же ж тоби и кажу, мины в котрый раз знову в ящик повертаються. Скильки ночью не сховаю, зранку уси на мисци.

Не говоря ни слова, Перукарников и Жабодыщенко медленно повернули головы в ту сторону, откуда доносился жизнеутверждающий храп родного командира. Во взглядах у обоих бойцов сквозило подозрение.

Иван потрогал Жабодыщенко за рукав:

— Так, может, это он?

— Шо — он?

— Может, это Салонюк их обратно засовывает?

Микола печально покачал головой:

— Якбы ж то. Ни, не думаю! Тут явно без нечистой силы не обийшлося! Я остатнюю ночь не спав, лежав тихо, щоб роздывытыся — хто ж це може мины обратно у ящик покласть, колы я на нему зверху сплю?

Волосы на голове Перукарникова непроизвольно зашевелились, как если бы ему читали вслух «Майскую ночь, или Утопленницу» задолго до третьих петухов.

— Ну! И что ты ночью увидел? — нетерпеливо спросил он.

Жабодыщенко, белый от страха, прошептал:

— Шо, шо? А то шо — ничего! Во! Тильки утром ящик видкрыл, а мины знов уси на мисци. И Салонюк у ею ночь хропив, я це сам и бачив, и слухав.

Редко кому случается присутствовать при битве титанов. А вот Оттобальту, Сереиону и королевским гвардейцам повезло. Корпоративная этика мешала им в открытую радоваться позорному поражению бесумяков, однако удовольствие они получили неимоверное.

Разумом они понимали, что люди, вступившие в орден Бесумяков и служащие под началом королевы Гедвиги, заслуживают жалости и сострадания, но душа отчаянно протестовала. И то, что хваленые рыцари, обученные по прославленной и широко разрекламированной тетиной методике, были наголову разгромлены и в панике бежали, невзирая на вопли своей повелительницы, пролило бальзам на их уязвленное самолюбие.

Призванные Сереионом на помощь королевской избраннице, гвардейцы получили почетную, но непривычную для себя роль зрителей. Оттобальт пригласил их занять места в партере. Даже Ляпнямисус выбрался из своей каморки и принес королю подносик с личбурберсами, понимая, что тетя Гедвига вряд ли сможет возразить что-либо против этого.

Сковородка — самая большая, нужно заметить, в хозяйстве королевского повара — порхала в крепких Галиных руках, как перышко. Сзади ошеломленных бесумяков тузили разгневанные аквалангисты, которые приняли сторону пышногрудой красавицы против старой карги, напустившей на нее банду каких-то закованных в железо придурков.