Змеи крови (Слово шамана)
Шрифт:
– Беда идет. Погибель царству. Мрак ползет весь. Мир большой, мрак на Москву.
– Когда?! – вскочил со своей табуретки понявший все без перевода опричник. – Откуда? Где крамола зреет?
– То не зреет, – покачал головой саам, и взмахнул руками, словно сгребал в охапку сноп соломы. – То идет. Мрак. Весь мрак сюда.
– Когда?
– Как помру, год пройдет. Год пройдет, боль придет. Страх придет.
– Я чего это ты вдруг помочь решил государю московскому? – скептически поинтересовался Росин.
– Новгород сам бил. Серебро брал, девок брал, тюлень брал. Москва Новгород побил, сам не бил. Девки дома, тюленя едим. Зуб
– Понятно. История угнетения малой народности в двух словах, – развел руками Костя. – То есть, мотив для доброго дела в наличии имеется. За последние сотню лет московские цари крепко накрутили хвоста новгородской вольнице, заметно поумерив их аппетиты в разграблении соседей. Ну, а налог саамы платить согласны. Особенно, если их на растерзание северной демократии больше не отдадут. Я правильно понял?
Саам кивнул.
– Так скажи, самоед, – повернул колдуна к себе Толбузин. – Откуда беда придет? Когда ждать?
– Скоро помру, – вздохнул саам. – Как помру, год пройдет, беда придет. Сила кончится.
– Ты его понимаешь, Константин Алексеевич?
– Еще как, боярин Андрей, – разочарованно покачал головой Росин. – Есть такая мулька: решил один король колдуна казнить. Просто так, для баловства. Позвал он чародея к себе, и спрашивает: а скажи, когда ты помрешь? А сам думает: скажет, что потом, а я ему и отвечу – нет, сейчас помрешь. Скажет, что сейчас, а я ему – ну, так тому и быть. А чернокнижник тамошний возьми и заяви: а помру я за день до гибели вашего величества. Струхнул король, да и отпустил его обратно домой. Да еще и стражу приставил, чтобы беды какой случайно не случилось.
– Ну и что?
– А то, что этот самоед под ту же байку косит. Дескать, спустя год после его смерти на Русь беда страшная обрушится, силы зла со всего мира сюда придут и сотрут в порошок все, до последнего таракана. А значит, гостя нашего, получается, нужно беречь, холить и лелеять.
– Так и казнить его не за что, – мысль опричника вильнула неким странным зигзагом. – Не тать, на разбое не пойман, крамолу не злоумышлял. Может, в поруб посадить? Чародей, все-таки. А ну, не врет?
– Ну, прежде чем про судьбу Руси вещать, – повернул Костя лицо к внимательно слушавшему разговор сааму, – ты сперва на вопрос попроще ответь. Мальчик, скажи, или девочка у боярыни родится, что в кресле сидит. Только, чур, руками ее не тронь! Чарами своими определи…
Узкоглазый маг склонил голову набок, полуприкрыл глаза и принялся торопливо перебирать висящие на груди побрякушки: коготь, зуб, пучек шерсти; коготь, зуб, пучок шерсти. Потом резко вскинул подбородок.
– То мальчик-девочка не получишь, то молодой боярыня быть, – он решительно подошел к креслу и сдернул покрывало. Под ним обнаружился замотанный в убрус замужней женщины росинский холоп – голубоглазый Семен.
– Что это? – недоуменно вперился в него боярский сын.
– А ты как думаешь, боярин Андрей?
– Но ведь ты же говорил, Константин Алексеевич, что здесь сидит…
– Вот-вот, говорил, – согласился Росин. – Вопросы всякие задавал. И из сорока колдунов и знахарок, что с утра тут побывали, ни одна тварь не смогла понять, что под покрывалом вместо женщины парень сидит. Ясновидцы хреновы. Вот он, – Костя кивну на саама, – первый.
Опричник переваривал услышанное не меньше минуты. Потом прикрыл лицо руками и захохотал, свалившись обратно на табуретку:
– Ну… Ну, Константин Алексеевич… Ну, уморил… А эти-то,
– Собирайся, боярин, в Кремль едем, – без стука войдя в отведенные Росину гостевые покои, сообщил боярский сын Толбузин.
– А что так? – зевнул растянувшийся на пуховике Костя.
На то, чтобы рассортировать московских чародеев на «зерна» и «плевела» ему понадобилось целых десять дней, и теперь он мечтал только о двух вещах – выспаться, и поехать домой, к жене, на теплые берега Осетра. Вопреки его стараниям, из почти трехсот претендентов на звание царского мага четверым удалось-таки просочиться через ловушки трех степеней сложности. Пятнадцать соискателей определили под накидкой холопа вместо женщины, пятеро – дубовый чурбак в соседней комнаты вместо обещанной «живой твари», четверо правильно ответили на вопрос, когда умрет последний помазанный на царствование царь. Ошибся, как ни странно, саам. Точнее, не ошибся, а кратко сообщил, что: «Помру я. Все равно».
Но Росин самоеда не прогнал – узкоглазый чем-то ему понравился, стал симпатичен. Одним больше, одним меньше – это ведь не триста дармоедов!
– Рассказал я государю про уловку твою, Константин Алексеевич, – хмыкнул в бороду опричник. – Смеялся Иван Васильевич долго, а потом велел посмотреть привезти, с самоедом вместе. Сбирайся.
На этот раз к дворцовым палатам их отвезла тяжелая карета – похоже, купленная где-то в Европе. Правда, хотя остановились они у парадного входа, но гостей опричник опять повел внутрь какими-то узкими дверьми и низкими коридорами. Однако в конце пути они оказались перед парадными дверьми, охраняемыми двумя рындами, одетыми в длинные белые кафтаны и перепоясанные золотыми цепями.
– Лекарь у государя, – увидев опричника, сообщил один из них, и неопределенно качнул короткой, украшенной позолотой и самоцветами секирой.
– Нам можно, – отмахнулся боярский сын и толкнул створки.
Царь, по-прежнему высокий и широкоплечий, но с потухшими глазами, сидел на троне с накинутой на плечи шубой, а рядом, на низкой лавочке, примостился лекарь, с непривычно бритым лицом и в странной короткой курточке – брасьере. Лекарь мягкими движениями втирал царю в запястье коричневую, дурно пахнущую мазь.
– А, Константин Алексеевич, – поморщился государь, подняв глаза на гостей. – Рад видеть. А это…
Саамский колдун упал на колени и раболепно ткнулся лбом в пол:
– Вижу тебя, московский царь!
– И я тебя вижу, – кивнул Иван Васильевич.
– Слово слушай, московский царь! Умру, год спустя беда придет, кровь придет, смерть придет. Злой дух слетит, на Москву тьмой пойдет. Погибель настанет.
– Так живи долго и счастливо, самоед, – скривился государь. – Скажи, я разрешаю.