Змеи крови (Слово шамана)
Шрифт:
– Ефрем, – подозвал холопа Батов. – Поезжай к обозу. Там у басурман запасные копья лежали. Привези несколько штук мне, и тем, кто в сшибке потерял. Чую я, еще не раз нам вперед идти придется.
Воевода Батов оказался прав – в этот день еще два раза ему пришлось вести боярских детей в сшибку, нанося удар железным кулаком кованой конницы поперек татарских порядков, давая стрельцам время перебить прорвавшихся на телеги нехристей и перезарядить пищали для новых залпов. Сражение затихло только в полной темноте, когда степняки перестали различать, куда им пускать стрелы,
Единственное, что было хорошо в этот вечер – так это вдосталь парного конского мяса, вдосталь пресной воды (выше брода, разумеется), и в достатке дров. Вдоль реки, по обоим берегам Миуса, на пару десятков саженей от реки тянулись густые лесистые заросли.
Новое утро оба войска встретили точно так же, как и накануне – составленный в круг обоз, кованая конница по сторонам, стрельцы внутри. Крымчане – по ту сторону реки, за нешироким бродом, на который хищно смотрят тысячи пищальных стволов.
Правда, к татарам опять подошли свежие тысячи, и дождь из стрел обрушился на легкое русское укрепление с новой силой. Но стрельцы, с помощью Божией и оскольского боярского ополчения выдержали и этот день.
К третьему утру Миус поднялся выше, чем на сажень, а завал из мертвых тел начал издавать устрашающее зловоние, заставившее сбежаться к месту битвы тысячи крыс, чьи маленькие черные глазки постоянно теперь выглядывали из травы, из прибрежных зарослей и даже с веток деревьев. Татары по обыкновению с самого утра начали обстрел обоза, но неожиданно на берег между повозками и бродом выехали три с половиной тысячи бояр, что оставались под рукой Даниила Федоровича Адашева, и стали метать ответные стрелы. Стрельцы под их прикрытием принялись торопливо разбирать укрепление – растаскивать и запрягать повозки, выстраивать их в длинную строенную колонну.
Татары, учуяв неладное, ринулись в очередную атаку, скача прямо по загромождающим брод мертвым телам. Боярская конница шарахнулась в стороны, открыв ровные ряды выстроившихся стрельцов. Грянувший залп уже в который раз снес ряды атакующих и напугал тех, что шли следом. Кованая конница снова сомкнулась перед бродом, позволяя прилетающим издалека стрелам бессильно чиркать по кольчугам и куякам. Правда, некоторые из вестниц смерти все-таки поражали коней – бояре спрыгивали с седел, снимали седла и, громко ругая басурман, отправлялись к обозу. Заводных и трофейных лошадей у русского войска имелось в достатке.
Опасаясь новой ловушки, татары больше не рискнули кидаться через брод, пока обоз не тронулся в путь, и кованая конница не ушла с дороги.
Только теперь воевода правого крыла понял, о чем думал государев дьяк все последние дни: пустив усталых и измученных ополченцев Варлама Батова вперед, боярин Адашев с тремя с половиной тысячами витязей, имеющих полные колчаны стрел и нерастраченные силы, прикрывал спину уходящего обоза от постоянно наскакивающих со всех сторон степняков.
В это самое время к Бахчи-сараю, сопровождаемый пятью сотнями янычар и
Столица Крымского ханства надежно пряталась в лабиринте нешироких зеленых долин, ущелий и проходов, образованных множеством высоченных столовых гор, и без знающего проводника проникнуть к сердцу страны было совершенно невозможно. С другой стороны, плодородные зеленые долины позволяли укрыть здесь огромные массы войск, не беспокоясь о пропитании коней – а значит, и всей армии.
Вот и сейчас саженях в ста ниже дороги, на широкой прогалине, образовавшейся на стыке между трех гор, раскинулось лагерем не менее пяти тысяч воинов при почти десятитысячном табуне, разбитом на три части и пасущимся совсем рядом, в пределах прямой видимости.
Касим-паша задумчиво оглянулся на спутника, и султанский наместник поспешил его успокоить:
– Он сейчас поднимется засвидетельствовать свое почтение.
Военачальник кивнул и указал на вырубленный в скале город, что возвышался перед ним через долину, на расстоянии полуверсты – но даже на таком расстоянии, чтобы увидеть верх отвесной стены с редкими окнами приходилось задирать голову:
– Эту крепость было бы очень нелегко захватить…
– Да, – согласился собеседник. – В случае опасности из ханского дворца до входных ворот можно добежать всего за полчаса. Близость Чуфут-кале делает хана непобедимым, сколь силен не оказался бы его враг.
– Ну, это вы преувеличиваете, уважаемый, – снисходительно улыбнулся Касим-паша. – Долгая плотная осада и хорошая артиллерия способны добиться покорности от любого врага. Но эту крепость взять было бы очень, очень нелегко.
Послышался топот. Остановившись в десятке шагов, Девлет-Гирей, одетый в атласный, украшенный несколькими самоцветами и бархатными вошвами халат и вышитые золотой нитью войлочные туфли, спрыгнул на землю, пошел вперед, выжидательно глядя на султанского наместника.
– Наследник рода Чингизова, храбрый Девлет-Гирей хотел бы приветствовать вас, досточтимый Касим-паша.
Татарин, на ходу ухватив все необходимое, остановился в трех шагах и почтительно поклонился:
– Я рад увидеть вас в наших землях, досточтимый Касим-паша, да продлит Аллах ваши годы, и да не покинет вас ваша общеизвестная мудрость.
– Здравствуй, потомок славного Чингизовского рода, – кивнул в ответ военачальник. – Всегда хотел посмотреть на одного из вас.
– Рад видеть вас, уважаемый Кароки-мурза, – уже более спокойно кивнул Гирей-бей наместнику.
– Нет, не мурза, – укоризненно покачал пальцем военачальник. – Больше он уже не мурза.
– Как? – побледнел Девлет.
– Милостью великого султана нашего Селима, – с достоинством сообщил потомок генуэзских поселенцев, – я назначен наместником империи в Крымском ханстве, а потому отныне меня надлежит называть пашой.