Змеиный камень

Олдмен Андре

– Всемогущий Отец Тьмы, кто предписал всем созданиям молиться Тебе и воздавать славу, – громко, нараспев заголосил желтобородый, – молю Тебя послать мне душу этого человека, чтобы он возгласил мне охотно, верно и с готовностью то, что я у него испрошу… Hagio o Theos Iscyra Athata Paracleta!

Жуткий вой донесся вдруг откуда-то из-за спин толпы. Дарбар вздрогнул и чуть не выронил книгу. Он оглянулся, ища источник звука, и, если бы кто оказался в этот момент рядом, то смог бы заметить в его глазах страх.

Впрочем, желтобородый быстро взял себя в

руки и продолжил чародейское действо.

Он произнес еще несколько невнятных слов, и в клубах дыма на алтаре заворочалась какая-то тень.

– Пришел ли ты? – вопросил ученик стигийских магов.

Тень дернулась, порыв ветра отнес в сторону дымные кольца, и все увидели, что Козлиный судья сидит на своем каменном ложе.

– Я пришел, – раздался тоненький озябший голос, – кхе-кхе… спрашивай!

Кумовья Кариб и Ассарх стояли, тесно прижавшись друг к другу и дрожа так, что их тюрбаны съехали до самых глаз.

– Восстал, – прошептал Ассарх непослушными губами, – и кашляят…

– Мороз там, мороз, – забормотал Кариб, тиская непослушными пальцами амулет на груди, – холодно, сказывают, на Серых Равнинах…

– Ответь нам, почтенный Раббас, – выкрикнул желтобородый, поднимая над головой книгу, – пред лецом детей твоих…

Он оглянулся и поманил рукой братьев. Те вышли вперед на подгибающихся ногах. Аюм опять тер шею, всхрипывая, как раненый поросенок.

– Правда ли, что ты должен деньги другу твоему Ахбесу из аренджуна? Если правда, то сколько должен?

С алатаря снова донеслось перханье, потом тонкий голос ответил:

– Правда, о вопрошающий! Я столько им задолжал, что и сам со счету сбился.

– Скажи, отец, какая сумма причитается почтенному Ахбесу? – просипел Бехмет, вглядываясь слезящимися глазами в неясную тень под навесом.

– Молчи, – грозно оборвал его желтобородый, – он тебя не слышит! Говорю я, вы – внемлете! Именем Дамбаллаха великого и ужасного заклинаю тебя, явившийся по воле Темного бога, сколько ты должен?!

– Двести тысяч, – последовал внятный ответ.

Дарбар немного подождал, но тень молчала.

– Это все? – вопросил желтобородый. – Говори! Говори!

– Я же и говорю… – покойник снова заперхал. – Куча золота… Ах, да, еще маленькая шкатулка из атлайского ореха! На ней вырезана змея, а внутри – серенький такой камешек…

– Вы слышали? – обернулся Дарбар к братьем.

– Слышали… – едва слышно отвечал Бехмет. Аюм молча кивнул и отвернулся.

Дым от алтаря полосами стелился по земле, протягивая к толпе зеленоватые щупальца, заставляя людей пятиться и шептать молитвы. Многие были уже не рады, что дали уговорит себя присутствовать при столь жутком зрелище и прикидывали, сколько монет следует возложить на алтарь Митры, чтобы Светлый Бог простил им невольное участие в чародействе.

– Я дозволяю тебе удалиться! – Дарбар снова раскрыл свою книгу и, заглянув в нее, прочел: «Oragiel Postum Salamla!»

Рев за спинами толпы повторился, на этот раз более слабый, словно затухающий. И снова вздрогнул и растерянно обернулся ученик магов, и широко

раскрыл глаза, заметив растаявшее в темном воздухе бледное пятно… Впрочем, остальным присутствующим было не до того: люди в ужасе закрыли руками лица, когда из-за алтаря с грохотом ударили снопы белых искр.

В курильницах защелкало, дым изменил цвет, став нежно-розовым, тень на возвышении на миг исчезала, а когда клубы рассеялись, тело Раббаса снова неподвижно лежало на каменном возвышении.

Дарбар извлек из рукава небольшой жезл с кисточкой на конце, старательно смел в кучку светящееся вещество, образующее круг, собрал и ссыпал в коробочку. После чего подошел к братьям, поклонился и объявил, что церемония закончена. – Не желаете ли подойти к телу и убедиться в его полной сохранности? – спросил он так, как будто предлагал покупателям в лавке пощупать штуку доброй материи.

– Нет! – испуганно воскликнули братья, а старший добавил: – Мы придем утром, чтобы исполнить последний долг и зажечь погребальный костер. Сейчас же поспешим назад, дабы вознести молитвы в домашней кумирне.

Зубы у Бехмета постукивали. Мысленно он уже был в своей теплой комнате в окружении слуг и телохранителей.

– Ты прав, уважаемый, – отвечал Дарбар, снова поклонившись, – не следует пренебрегать обычаями и оставлять на поминальном столе недоеденное и недопитое.

Он собрал куритильницы в сундук, снял плащ и корону и сделал знак носильщикам следовать вперед. В полном молчании толпа потекла к воротам. Вскоре над шамашаном воцарилась тишина, нарушаемая лишь недовольным квохтанием жертвенных птиц да шумом ветра среди каменных обелисков.

7. Конец Кривого Ахбара

Кривой Ахбар и его люди возвращались из предместья прямиком через степь, сгибаясь под тяжестью увесистых мешков. Вожак оказался прав: обеты, принесенные мертвецу, помогли ворам довольно легко проникнуть в дом судьи и славно поживиться в его кладовых. Такое объяснение редкой удачи казалось шуххрийцам вполне достаточным; они проникли в Северное предместье окольной тропой и не встретили процессию, двигавшуюся на шамашан по главной дороге. Если же быть точным, везение их объяснялось не столько клятвами, данными покойнику, сколько отсутствием должной охраны: мужчины ушли вместе с братьями, женщины тихо сидели на своей половине, а слуги пьянствовали, радуясь, что за отсутствием господ не надо больше изображать тяжкую скорбь по безвременно скончавшемуся судье.

Слуги были спокойны: среди шадизарских воров бытовал обычай не грабить дом умершего, пока его тело не сожжено. Однако в Эр-Шуххре плевали и на писанные законы, и, уж тем более, на неписанные.

Первым шагал здоровый краснорожий туранец. Свою добычу он завернул в бархатную портьеру, сорванную в спальне Козлиного суди, и сейчас то и дело похлопывал снизу лежавший на спине тюк свободной рукой, вызывая этими хлопками приятное побрякивание и легкий звон благословенного металла. Туранец вспоминал, что на шамашане его ожидают зубы судьи и тихонько посмеивался.