Змеиный клубок
Шрифт:
— А сейчас?
— Сейчас все трое в замешательстве, — усмехнулся Александр Анатольевич. — По крайней мере у меня в сознании. Как русскому — обидно, что Россия потеряла империю. Как немцу — беспокойно, что нарушен баланс сил в Европе, а как американцу — неясно, насколько прочны отношения с теми, кого мы объединили против СССР, которого больше нет. Хотя, знаешь ли, когда врачи говорят тебе, что до смерти осталось всего два-три месяца, все это уходит на какой-то далекий-далекий план…
— Серьезно? — спросил Леха, поглядев дядюшке в глаза.
— Да, — кивнул старик, — это эбсолютли серьезно. У меня прогрессирующая опухоль мозга. Последствие
— Как это? — прибалдело произнес Леха.
— Эутэнэзи. Добровольная смерть. Проглочу несколько таблеток, засну и не проснусь. Это лучше, чем корчиться в муках, когда ни одно обезболивающее уже не действует. Думаю, что Господь меня поймет и не будет судить слишком строго. Я хочу умереть здесь.
— Дядь Саш, — сказал Леха, — может, не стоит? Врачи, они ошибаются иногда. У нас на деревне был мужик, дедка Пирамидоныч. Ему врачи сказали, что у него рак. Вроде бы тоже сказали, что через год помрет. А он десять лет прожил и помер вовсе не от рака, а оттого, что наклюкался в мороз и замерз на дороге. Километр до деревни не дошел.
— Это у вас, — грустно улыбнулся Александр Анатольевич. — У нас такие ошибки невозможны. Во-первых, другие врачи, а во-вторых — другие люди. Если б я жил в деревне, как этот старик, то мог бы, наверно, не поверить врачам. Но, увы, я доверяю им. И потом, у меня не тот возраст, чтобы цепляться за жизнь. Дело, которое я наладил, будет работать и без меня. У меня нет свежих идей, которые я хотел бы реализовать. Разговор о вложениях в экономику области — до некоторой степени блеф. Я не смогу сам это сделать. Поэтому гораздо лучше будет, если ты станешь инвестором.
— Не понял…
— Тут нечего понимать. У меня нет более близких родственников, чем ты, хотя мы с тобой впервые увиделись только сегодня. Я догадываюсь, что твой банк не совсем чистый, но совсем чистых денег не бывает вообще. Меня это не волнует. Мне хочется, чтобы деньги Коровина достались Коровину. Чисто эгоистическое желание. У тебя есть семья?
— Пока нет, — сказал Леха, действуя по инструкции. — Может быть, женюсь в этом году.
— Поздновато…
— Я уж был женат однажды. Не вышло семьи, разошлись.
— Дети были?
— Нет, — соврал Леха.
— Может, это и к лучшему… А мне после смерти Марты и Макса так и не удалось их забыть. Было несколько претенденток, но их интересовал не я, полукалека, а деньги. А у тебя что, уже есть избранница?
Вроде бы по инструкции надо было не сразу сознаваться, но Леха как-то позабыл. Он достал карточку с изображением Ольгушки-Лягушки, то бишь Ольги Пантюховой, и показал дяде.
— Вот эта.
Александр Анатольевич взял фотографию и посмотрел:
— Опасная женщина. Красива по-дьявольски, но от нее можно ждать больших сюрпризов. Впрочем, я не знаю, что ты, собственно, ищешь в этом браке. Если угара страстей на пороге жизненной осени — то это верный выбор. Если семейного уюта и спокойной старости, то их не будет. Я не вмешиваюсь в твою жизнь, а только констатирую.
— Это младшая сестра нашего губернатора, Ольга Пантюхова.
— Стало быть, это политический расчет?
— Может быть, и так.
— Что ж, это делает тебе честь. В России мало быть просто богатым — это я знал еще от отца с матерью. Быть в родстве
— Само собой, — сказал Леха с надлежащей солидностью.
Коровин-зарубежный сдвинул правый рукав пиджака. Там обнаружилось нечто похожее по виду на большие часы с браслетом. Нажав кнопку, Александр Анатольевич позвал:
— Лайза! — и протарахтел несколько непонятных Лехе английских фраз.
Блондинка появилась через полминуты, при синей папке с какими-то бумажками. Положила на стол и тихо удалилась, постаравшись лишний раз не скрипнуть дверью.
— Это мое завещание, — пояснил дядюшка. — Оно на английском и русском языках, тексты аутентичны. Суть примерно такая. Все движимое и недвижимое имущество, в общей сумме примерно 56 миллионов долларов, я завещаю своему племяннику Коровину Алексею Ивановичу. То есть тебе. Там есть несколько небольших условий, при неисполнении которых завещание утрачивает силу. Это не очень страшные условия. Просто ты должен похоронить меня рядом с моими родственниками, по православному обряду, построить в городе храм во имя святого Александра Невского. Учредишь школу имени Коровина.
— Понятно, — сказал Леха, — а как же я учре-дю… то есть, учрежду, если наследства еще не получу? У меня в банке лишних денег нет. На похороны, пожалуй, наскрести сумеем…
Тут опять затюлюкал телефон связи с Воронковым. Леха подумал, будто он ругаться будет насчет того, что Леха рассуждает насчет банковских денег, хотя понятия не имеет, сколько их там лежит и чего с ними можно делать. Тем не менее он уверенно ответил в трубку:
— Коровин.
— Ты там не больно прибедняйся! — очень резко пробурчал полковник. — Главное, чтоб он тебе это наследство вообще выдал. Скажи, что все сделаешь, как положено. Найдем, мол, деньги. Теперь скажешь так: «Переводите немедленно во все пять адресов!» Так же хорошо, как в прошлый раз. Валяй!
Леха напыжился и командным голосом рявкнул:
— Переводите немедленно во все пять адресов! И вообще поменьше волокиты, сколько говорить можно! Все!
— Нормально! — похвалил на прощанье Воронков.
Дядюшка взял из коробки большущую сигару — прямо как у Черчилля в кинофильме «Освобождение», — прикурил от настольной зажигалки и произнес:
— Нет, ты меня неправильно понял, Алеша. Совсем не обязательно сначала выполнить условия, а уж потом получать наследство. Ты сразу же после
моей смерти можешь вступить в права наследника, но в течение двух лет должен выполнить эти условия. Если не сумеешь выполнить, то потеряешь это имущество плюс выплатишь неустойку.
— Дядь Саш, — сказал Леха, — я догадался, что это не так. И денег у меня на все эти ваши условия хватит. Это я так, пошутил, что на похороны еле наскребем. Но вообще-то хороший храм за пару лет поставить в наших условиях трудно. И народ, если честно, может это дело неправильно понять. У нас, понимаешь ли, народ привык к таким кампаниям. В тридцатые, допустим, была установка церкви ломать, в семидесятые — сохранять, а в девяностые — строить заново. Может, в двадцатых следующего века опять ломать начнут. В городе аварийных домов и коммуналок — полным-полно. В деревнях до сих пор как в тундре живут. А Бог, при всем к нему уважении, жилищным строительством не занимается. И деньги на это не дает. Церковь — это, будем считать, учреждение культуры. Их и так за последние годы понастроили и восстановили много.