Змеиный поцелуй
Шрифт:
Секретарша не любила покойного референта и слегка побаивалась, как и прочие сотрудники «Варианта», но тем не менее смерть хорошо знакомого человека, с которым она сталкивалась каждый день, испугала и расстроила ее.
– Похороны послезавтра, – сообщила она, чтобы продемонстрировать директору свою осведомленность. И зачем-то добавила:
– Его соседи нашли, когда у них с потолка полилась вода...
Директор отключил селектор и тупо уставился в окно.
Вся спокойная, налаженная, обеспеченная жизнь рушилась, как карточный домик. Без референта он был как без рук. Сам он ничего не умел,
Конечно, он знал, какие ботинки полагается носить к серому костюму, а какие – к синему, стригся у самого модного парикмахера, покупал ручки и портфели в самом престижном бутике, и у него в записной книжке из крокодиловой кожи были телефоны близких друзей покойного отца, занимавшего заметный пост в обкоме партии и оставившего в наследство сыну некоторую долю своего влияния – но этого было недостаточно.
Нужно было уметь работать, а этого умения у директора «Варианта» никогда не было.
На столе зазвонил телефон.
Директор испуганно посмотрел на него, надеясь, что секретарша примет огонь... то есть звонок на себя, но телефон продолжал звонить. Должно быть, это была прямая линия.
Наконец он снял трубку и ответил хриплым, недовольным голосом.
Звонил главный бухгалтер и спрашивал, оплачивать ли счет, неожиданно выставленный телеканалом «Петербург».
«Спросите у Олега Михайловича», – хотел привычно ответить директор, но вовремя вспомнил, что референт умер и что бухгалтер только потому и звонит.
– Подождите! – рявкнул директор и бросил трубку на рычаг.
Бесконечно откладывать решения не получится.
Раньше или позже придется что-то делать, а этого он совершенно не умел.
Телефон снова зазвонил.
– Я же сказал – подождите с оплатой! – крикнул директор, схватив трубку, но тут же он понял, что на этот раз ему звонит не бухгалтер.
– Подождать? – переспросил незнакомый насмешливый голое, – вот этого я как раз тебе не обещаю! Я всегда расплачиваюсь по своим счетам аккуратно и своевременно!
– Кто это? – испуганно спросил директор, который ожидал сегодня только неприятностей.
– Постарайся догадаться... если успеешь, отозвался насмешливый голос, – я узнал, кому обязан провалом на выборах. Я проигрывать не люблю, а еще больше не люблю, когда меня держат за лоха. Так что я намерен рассчитаться, и рассчитаться по полной программе. Жди.
В трубке уже давно звучали короткие гудки отбоя, а директор центра социологических исследований «Вариант» все прижимал ее к уху, как будто надеялся, что сейчас неизвестный собеседник рассмеется и скажет, что злю была всего лишь шутка.
Надежда Николаевна подняла глаза от книги и рассеянным взором уставилась в окно электрички. Слава тебе Господи, ужасные нудные дожди наконец прошли, и теперь глаз радовала пышная зелень, которая сверкала на солнце чисто вымытыми листьями. Цветы радостно раскрывали бутоны навстречу теплому солнечному свету, они тоже заждались тепла. И теперь в палисадниках, мимо которых поезд проносил Надежду, цвели вперемежку тигровые лилии, ярко-красные маки и голубой дельфиниум.
Надежда возвращалась с дачи, где они с матерью путем страшных усилий смогли избавиться
Надежда хотела бы подсунуть матери еще и огромного сенбернара, но вовремя опомнилась и решила даже не затрагивать эту тему.
Надежда спокойно вышла на вокзале, спокойно проехала несколько остановок на метро и не спеша прошлась до своего дома. Сумка в этот раз была у нее нетяжелая, поскольку возить с дачи было пока нечего.
В самом умиротворенном настроении Надежда позвонила в дверь квартиры. В ответ на звонок раздался басовитый лай, но Надежда не встревожилась, потому что в лае не было ничего сердитого – просто приветствие.
Дверь открыл муж, и Надежда сразу же поняла, что в доме что-то случилось. То есть она готова была поклясться, что с котом Бейсиком полный порядок, потому что на лице у мужа не отражалось страдание. Сенбернар же дал понять, что жив и здоров, еще когда Надежда была за дверью. И не звонили родственники из Канады и не говорили, что у них все плохо, а если и звонили, то наоборот, рапортовали, что все в ажуре, и волноваться за них совершенно не стоит. И на работе у мужа все было в относительном порядке, в противном случае он обрадовался бы приезду жены, которой можно высказать все и пожаловаться на судьбу. В этом и было все дело, муж не обрадовался ее приезду, он был очень и очень на нее сердит.
Мужья бывают разные. Некоторые, например, если жена задерживается, ни за что не разогреют сами обед, а будут допоздна сидеть голодные, злиться и холить свою обиду. Одни это делают из принципа, другим просто лень. «Я не знал, что можно съесть!» – говорит такой муж, даже если кастрюля с супом стоит на плите, а латка с мясом и картошкой томится в духовке, и живет семья в отдельной квартире, так что на кухне все свое, а не соседское.
У той же Любы Сапожковой первый муж еще в давние советские времена, будучи голодным, ел сырые котлеты из кулинарии. Надо сказать, что Люба ужасная разгильдяйка, полжизни проводит болтая по телефону, приличного обеда у нее никогда нету, так что мужика в принципе жалели, но все же сырые котлеты – это явный перебор.
Надо ли говорить, что на Надеждиного мужа Сан Саныча все это не распространялось. Он имел сдержанный спокойный характер, умную голову, а также был мастером на все руки, умел и кран починить, и компьютер настроить, и обед сготовить. Правда, в последнее время он несколько расслабился, поскольку много работал, и к его приходу у Надежды все было готово. Но тем не менее она без всякого опасения уехала на два дня на дачу, зная, что муж и звери голодными не останутся.
Надежда в уме быстренько перебрала все свои мелкие прегрешения, вольные и невольные, и не нашла ничего, что могло бы вызвать такое сильное мужнино недовольство. Следовало держаться осторожно и сначала выяснить, что же случилось.