Змея Давида
Шрифт:
Желание было столь сильным, а картины, возникающие в воображении – столь яркими, что она буквально ощутила зуд в руках и даже не заметила, как вытащила палочку и теперь сжимала ее вспотевшими пальцами. Еще немного – и ее бы «понесло». Остановись, отчётливо прозвучало в ее мозгу, она тряхнула головой, прогоняя наваждение и возвращаясь в реальность. Но напряжение, возникшее во всем теле от этих мыслей, никуда не ушло и требовало хоть какой-то разрядки, и она сгребла в горсть его волосы и с силой дернула его голову назад так, что кадык на его горле, казалось, сейчас прорвет кожу. Розье тихо заскулил, не то от боли, не то от страха, а она рассмеялась хриплым,
– Фамилия «Беркович» тебе ни о чем не говорит? – спросила она, заглядывая ему в глаза. – Нет? Ну, конечно, где же вам упомнить всех, кого вы убивали! Сколько их было – десять, двадцать? Действительно, как же тут не запутаться! – она выпустила его волосы и со всей силы ударила его кулаком по лицу. Резко поднялась на ноги и вновь принялась посыпать порошком пентаграмму. И тут до нее донесся голос Розье: – Я вспомнил – это тебя Темный лорд тогда приказал брать живьем. Ты убила Хиггса, а меня и Варвика оглушила. Я тебя вспомнил…
Диана снова подошла к нему. Проводя острием ножа по его лицу и видя, как он рефлекторно сжимается от этих прикосновений, она нежно улыбнулась и сказала:
– Вот и замечательно. Надеюсь, идиотских вопросов, зачем я тебя сюда притащила, больше не будет. И можешь не орать – все равно никто не услышит, тут на десятки миль нет никакого человеческого жилья. И молись Мерлину или Мордреду, кому хочешь, чтобы у меня не сорвало крышу, и я не принялась резать тебя на ленточки раньше времени, ублюдок! – Убьешь меня? – в голосе Розье почти не было страха, только обреченность. – Тогда вперед, не понимаю только, зачем весь этот спектакль! Пусти мне «Аваду» в лоб или запытай «Круциатусом» до смерти, но за каким гоблином все эти декорации? Или без них у тебя кишка тонка?
Диана хмыкнула. Вернувшись к своему занятию, она ровным тоном, будто объясняя урок, ответила:
– Знаешь, я не буду сейчас распинаться перед тобой, объясняя смысл моих манипуляций. Не буду пытаться тебя убедить в том, какая ты мразь, потому что это бессмысленно – ты все равно не проникнешься моими доводами. И уж тем более не стану посвящать тебя в то, почему я не могу просто, без затей тебя прикончить, потому что это – не твое собачье дело. Просто хочу, чтобы, сдыхая, ты не только порадовал меня, но и принес кое-какую пользу. А теперь заткнись и не отвлекай меня. Имей мужество хотя бы сдохнуть как мужчина.
Когда весь порошок был высыпан, Диана вынула палочку и тем же «Мобиликорпусом» приподняла Розье и перенесла его в самый центр пентаграммы, с наслаждением сделав так, чтобы тот кулем грохнулся прямо на землю. Он глухо вскрикнул от боли, но тут же затих, тяжело дыша.
А Диана отошла от него на несколько шагов, спрятала палочку и снова вынула нож. Сердце бешено забилось, и она, будто в нерешительности, застыла с занесенным над своей левой рукой кинжалом, прикрыв глаза. Наконец, сделав несколько глубоких вдохов, прошептала первые слова заклинания и легко провела острием по запястью. Тонкий порез тут же взбух темной кровью, по ладони побежали противно горячие струйки, и Диана, подойдя к нижнему краю пентаграммы, принялась капать своей кровью на изображенные там символы.
Она замолчала и перевела дыхание. Первый этап обряда был завершен. Ей вдруг стало легко и спокойно, словно то, что она сейчас делала, было знакомо, привычно, а главное – правильно. Кураж от осознания неограниченной власти над врагом и желания мучить исчез, уступив место холодной собранности и готовности любой ценой довести начатое до конца.
Она шагнула к Розье, зажмурилась и принялась шептать следующее
Когда стихло последнее слово, Диана открыла глаза и посмотрела на лежащего Розье. Тот смотрел на нее, молча, но с непередаваемым ужасом во взгляде, глаза его расширились так, что, кажется, занимали почти половину лица. И эти глаза сейчас, казалось, заслонили собой весь окружающий ее мир. Глаза человека, которого она сейчас убьет. Не в схватке, не благородной «Авадой» в сердце, а ножом по горлу, словно барана на бойне. Ей стало противно от этих мыслей и она нерешительно замерла над ним, сжимая нож ледяными пальцами и глубоко дыша.
Она готова была поклясться, что еще немного – и ее рука, занесенная над Розье, бессильно опустилась бы, но в этот момент она услышала уже знакомые слова, сказанные неживым, не мужским и не женским голосом: «Верни мне долг – и мальчики в вашей семье перестанут умирать».
Она вскинула голову, надеясь снова увидеть странную фигуру в сутане с лицом боттичелливского ангела, но ее не было, просто слова эти звучали в ее голове. Неужели по-другому нельзя, шевельнулась паническая мысль, но тот же голос внутри нее произнес: «Он убил твою мать, пусть хотя бы спасет твоего сына». Превозмогая нарастающую дрожь в руке, Диана поднесла лезвие ножа к шее Розье и резко полоснула по беззащитному горлу.
Розье издал странный булькающий звук, кожа на его шее разошлась, открывая длинную зияющую рану, вызывающе темневшую в неверном свете чадящих самодельных факелов, а кровь, брызнувшая в стороны, попала Диане на джинсы. Она невольно отскочила, не отрывая взгляда от Розье, который с хлюпаньем пытался втягивать в себя воздух и откашливал его с жутким хрипом, вызывающими не жалость, но желание заткнуть уши и отвернуться.
Кровь какое-то время лилась из горла пульсирующими толчками, затем превратилась в вялую струю. Обдумывая в свое время этот способ убийства, она полагала, что достаточно глубокий порез шеи способен разрушить обе сонные артерии и привести к смерти в течение минуты. Минута прошла, однако Розье продолжал хрипеть и дергаться, но все еще был жив. Не имея никакого опыта, она просто не рассчитала силу, с которой нужно было наносить удар, чтобы уж наверняка. И неясно теперь, сколько еще продлится его агония. Смотреть на его муки было не то чтобы жутко и жалко – скорее неприятно и хотелось поскорее все это прекратить. Кровь должна оросить алтарь – снова всплыли в памяти слова Ниацринеля. Что ж, кровь пролилась на алтарь, только почему-то Ниацринель не торопится принять жертву. Так можно и до утра прождать, отстраненно подумала Диана, бросила нож и вынула из-за пазухи палочку.
– Авада кедавра, – спокойно произнесла она, направив ее на Розье. Изумрудно-зеленый сноп лучей ударил его в грудь, тело в последний раз дернулось и через секунду Розье затих, глядя в темноту пустыми глазами, в которых отражалось пламя факелов.
Диана судорожно втянула в себя воздух и опустила палочку. Прямо перед ней, шагах в двадцати, возник Ниацринель. Он явился в уже знакомом ей облике, видимо, чтобы ей было проще его узнать. Молча и неслышно он подплыл к лежавшему на земле телу Розье и, чуть склонив голову набок, принялся его разглядывать. Затем поднял взгляд на Диану, и ее обдало волной ледяного холода и запахом жженой серы.