Знахарь-2 или профессор Вильчур

Доленга-Мостович Тадеуш

"Дорогая панна Люция!

На обратном пути из Варшавы я заехал в Вильно. Для решения разных вопросов я должен буду задержаться здесь несколько дней, а может быть, и дольше. Поскольку Ранцевич не возражает, чтобы доктор Кольский остался у нас на некоторое время, я буду благодарен ему за помощь и замещение меня. Я надеюсь, что свое пребывание в нашей больнице он будет рассматривать как отдых. Мне было приятно, когда в Варшаве я узнал, что его там очень уважают, равно как и я его уважал всегда. Он толковый парень. Я уверен, что он великолепно справляется с моей работой в больнице. В Вильно я остановился у коллеги Ранцевича,

который лечил меня, когда покусала собака. Мне здесь удобно и приятно, Поэтому не удивляйтесь, что я не спешу с возвращением. Передавайте всем привет. Целую ваши руки. Рафал Вильчур".

В конце письма был постскриптум: "Сам оперировал Добранецкого. Операция удалась. Пациент будет жить".

Для Люции письмо Вильчура было настоящим сюрпризом. Она прочитала его несколько раз и все никак не могла понять, что случилось. Прежде всего ее поразило сообщение о непредвиденной остановке в Вильно. Заставить Вильчура остаться там могла лишь болезнь. Но это никак не согласовывалось с еще более удивительной информацией: профессор написал, что оперировал Добранецкого сам. Это означало, что он как-то справился с дрожью левой руки. Все это казалось Люции каким-то таинственным. Если договаривался с Ранцевичем о том, чтобы задержать Кольского, значит, должен был уже в Варшаве знать, что не вернется сразу, а останется в Вильно на несколько дней. Если тогда был здоров, то что могло заставить его остаться в Вильно? Здесь могли быть уже только вопросы семьи. Неужели приезд дочери или зятя?.. Но в таком случае, почему он не упоминает об этом?..

Люция терялась в догадках. Наконец, она решилась спросить Емела, что он думает по этому поводу. Она предполагала, что профессор перед отъездом мог говорить с ним о каких-нибудь своих тайных планах.

Однако Емел ничего не знал. Прочел письмо и пожал плечами.

— Если его так тянет в Вильно, — сказал он, — значит, во время своего лечения там познакомился с какой-нибудь девочкой.

— Глупости говорите, — скривилась Люция.

— Потому что, — с невозмутимой уверенностью продолжал Емел, — если бы речь шла обо мне, то у вас не было бы сомнений в том, что я погряз где-то в дороге по случаю открытия какой-нибудь исключительно привлекательной корчмы. А он ведь не поклоняется Бахусу. Но вам следует знать, что, кроме Бахуса, миром правит только Венус (Венера), ну добавим к ним еще Меркурия. Таким образом, вы сами рассудите, кому из двоих — Меркурию или Венере — мы должны быть благодарны за легкомысленную прогулку нашего приятеля.

Она, разумеется, не задумывалась всерьез над этими нелепыми предположениями Емела и решила поговорить с Кольским. Ей это казалось кстати и потому, что у нее таким образом появлялась возможность показать ему письмо профессора, полное лестных слов о Кольском.

— Честно говоря, пан Янек, я не должна была бы показывать вам это письмо, а то ведь вы еще, чего доброго, зазнаетесь, — шутила она. — Но вы здесь как бы в отпуску, поэтому прочтите уж.

Кольский действительно был несколько смущен похвалами в свой адрес. Не менее его удивило решение профессора остаться в Вильно. Что касалось операции, он сказал:

— Я не вижу в этом ничего удивительного. Такие вещи можно делать одной рукой при умелой помощи двух специалистов. А там ведь было достаточно хирургов, давно работающих с профессором. Я не хвастаюсь, но я сам ему не один раз ассистировал и точно знаю, что означает

каждое его движение, или что я должен сделать. Что же касается Вильно, то ему просто захотелось отдохнуть. Возможно, появился какой-либо шанс получить какие-нибудь субсидии для этой больницы. Да и вообще у каждого человека есть свои личные дела, о которых не рассказывают даже самым близким.

— Как вы думаете, пан Янек, мне следует написать в Вильно?

Кольский сделал неопределенное движение рукой.

— Я думаю, что скорее нет.

— Почему?

— Потому что если бы профессор ждал ваше письмо, то, по всей вероятности, указал бы адрес врача, у которого он остановился. Вы знаете этот адрес?

— Нет, — ответила Люция. — Но его легко установить. Доктор Павлицкий, вероятно, имеет список врачей. Впрочем, я знаю, в какой больнице работает доктор Русевич.

— Однако мне кажется, что профессор не ждет вашего письма, иначе не забыл бы об адресе. Профессор всегда обо всем помнит.

— Это правда, — согласилась Люция, и вопрос, таким образом, был решен.

Пребывание Кольского могло действительно походить для него на отпуск. К тому же и погода исправилась. Прекратились дожди, и первые в этом году легкие заморозки сковали болотистые дороги и тропинки. Сейчас они могли совершать длинные прогулки в окрестностях. Люция сводила его в лес, на кладбище, где была похоронена жена Вильчура, в городок и еще в несколько наиболее живописных мест. Гуляя, они подолгу разговаривали. Подавленность Кольского исчезла без следа. К нему вернулась прежняя энергия, способность интересоваться подробностями, веселый смех и шутка.

— Действительно ли здесь так серо и нудно" как вам вначале казалось? — спросила Люция с легкой иронией.

В ответ он посмотрел ей в глаза и взглядом сказал, как изменилось его мнение.

В один из дней она, как бы между прочим заметила:

— Видите, пан Янек, обо всем можно забыть.

— Разумеется, — согласился он. — Но есть и исключения. Мое пребывание здесь навсегда останется в моей памяти.

— Это вам только кажется. Со временем и в соответствующих обстоятельствах оно забудется так, как выветрились те переживания, которые угнетали вас в Варшаве. Мне кажется, что они уже выветрились бесследно.

— Слава Богу, совершенно, и следа от них не осталось.

Люция рискнула спросить:

— А она?

— Что она?

— Ну, та женщина, она так же легко забыла о вас?

Он рассмеялся.

— Неизмеримо легче. Я убежден, что уже через час после нашего расставания она забыла обо мне.

— Значит, не любила.

Он нахмурился.

— Эта женщина вообще не понимает значения слова "любовь", хотя на устах у нее оно чаще, чем другие.

— Почему чаще?

— По той простой причине, что принадлежит ее… ремеслу. Понимаете? Это слово может произноситься одному человеку… А если, скажем, десяти…

— Ах, вот как, — прошептала Люция.

— Только сейчас я понял, что не имел права ничего требовать от нее, потому что сам я ничего не мог дать ей. Видите, панна Люция, это была глупая ошибка с моей стороны. Я думал, что принимаю лекарство, а это был даже не наркотик. Обычная отрава.

Некоторое время они шли молча.

— К счастью, — повторил Кольский, — от этого не осталось и следа.

Люция спросила:

— Не понимаю только, что могло склонить вас к этому досадному приключению?