Знахарь
Шрифт:
Так он думал, пока мысли, как у него бывало всегда, не находили выхода в действии. На первом повороте под крестом он остановил коней так резко, что те задними копытами зарылись в снег, бросил вожжи кучеру, выскочил из саней и преклонив колени и обнажив голову, устремил свой взгляд на маленькую фигурку Христа, вырезанную из жести и почерневшую от ржавчины:
— Спасибо тебе, Боже, спасибо тебе, Боже!.. — повторял он.
Он всегда считал себя верующим. С самого раннего детства его воспитывали в религиозном духе. Он не отличался особым рвением, но не забывал минимум обрядов, практикуемых
Когда он снова сел в сани, то почувствовал внутреннее успокоение и просветление. Смягчились мысли о поступке матери, проснулась рассудительность, и одновременно усилилось ощущение счастья, которое его ждет.
Через Радолишки Лешек промчался галопом и свернул на дорогу к мельнице Прокопа. Уже опустились ранние зимние сумерки, когда кони остановились возле мельницы. У входа стоял работник Виталис.
— Здесь ли живет панна Вильчур? — обратился к нему Лешек.
— Кто это?
— Панна Вильчур.
— Не знаю такой. Может, это панна Марыся?
— Да, да! — Лешек выпрыгнул из саней. — Так где же панна Марыся?
— А она пошла в город. Едучи из Радолишек, вы должны были ее встретить.
— Не встретил. А скоро она возвратится?
— Наверно, скоро.
— Так я подожду.
Из двери высунулась голова Зони.
— Если вы хотите подождать, так, может, удобней будет в комнатах или, может, в пристройке, у Марыси… Проходите, пожалуйста, сюда.
Она вытерла фартуком руки и проводила Лешека в пристройку, нашла спички и зажгла лампу. Он осмотрелся вокруг. Комната была бедной, но чистой.
— Марыся, наверное, скоро придет. Она в город пошла, — начала разговор Зоня. — А пан инженер, я вижу, совсем выздоровел, слава Богу.
— Выздоровел.
— Это настоящее счастье. Когда пана инженера и Марысю сюда привезли, страшно было смотреть. Столько крови, что упаси Боже! Уже и молитвы по умирающим читали. Конец, если бы не Антоний! Не стоит даже и говорить, она убедительно махнула руками.
— Какой Антоний? — заинтересовался Лешек.
— Антоний Косиба, знахарь, который тут живет.
— Живет здесь?
— Ну да, а где? Сейчас-то он в тюрьме, но живет здесь и сюда вернется. Вот здесь, на этой лавке, он спасал пана инженера. Склеивал, сшивал, захохотала Зоня. — Пятна от крови мне пришлось стеклом выскребать, не поддавались. А ее, Марысю, на этом столе ремонтировал. С вами было плохо, ну а с ней даже надежды никакой не оставалось. Она и не дышала уже. Кости в мозг вошли. Доктор, когда забирал пана в машину, говорил, что ей уже капут. Для этой бедняги, говорил, только гроб, а жаль, говорил, потому что красивая. По правде говоря, никто уже не думал, что она через неделю оживет. Антоний даже чемодан с этими медицинскими приборами украл, чтобы ее спасти. Днем и ночью сидел около нее. Сам уже не знал, что делать, даже овчара из Печек просил позвать, чтобы порчу снял. А она все равно как мертвая. И, наконец, когда я зарезала белую куру под окном, так сразу дело пошло на поправку.
Лешек внимательно слушал и подумал, что,
— А панна Марыся уже совсем поправилась?
— Да. Стала такая же красивая, как и раньше, — рассмеялась Зоня. Только забот у нее много, вся заплаканная ходит.
— Каких забот?
— Откуда мне знать, но забот, я думаю, у нее хватает. Во-первых, из-за болезни она потеряла работу: пани Шкопкова взяла в магазин другую девушку, свою родственницу кажется.
— Ну, это не важно! А что еще?
— А еще Антоний. За то воровство приборов и вроде за то, что лечит, а права не имеет, его посадили на три года в тюрьму.
— Но это невозможно!
— Возможно, наверное, раз посадили.
И Зоня подробно рассказала Чинскому, как все произошло.
— Советовались мы, как его спасать, но какое ж тут может быть спасение, — закончила она. — Ну, извините, мне надо идти по хозяйству. Марыся, думаю, скоро подойдет.
Она вышла, а Лешек начал с нежностью присматриваться ко всем предметам в избе. Во всем чувствовалась любовь Марыси к чистоте и уюту. Сколько же пришлось поработать этим маленьким ручкам!
— Скоро все кончится! — подумал он, и его охватила безмерная радость.
За окнами большими хлопьями падал снег, все плотнее укрывая землю толстым пушистым ковром.
Только бы не заблудилась, — забеспокоился Лешек.
В сенях послышались шаги. Лешек был уверен, что это она. Он стоял посередине избы и ждал. Дверь открылась. Марыся остановилась на пороге, вдруг вскрикнула и упала бы, если бы он не подхватил ее. Он осыпал поцелуями ее губы, глаза; под его руками таял снег на ее пальто.
Постепенно она пришла в себя.
— Единственная моя, — шептал он. — Счастье мое… Наконец ты со мной, живая и здоровая, родная моя… Все складывалось против нас, но сейчас нас ничто не разлучит, ничто не разделит… Наверное, думала обо мне плохо, думала, что я забыл о тебе. Но это не так! Клянусь тебе, что это неправда! Скажи, что веришь мне!
Она ласково прижалась к нему.
— Верю, верю, верю…
— Ты еще любишь меня?
— Люблю. Люблю тебя так, как никогда прежде не любила.
— Солнышко мое! Чудо мое! Скажи, ты не думала обо мне плохо?
Он заметил в ее глазах колебание.
— Плохо не думала, — отозвалась, наконец. — Совсем нет. Только мне было очень грустно. Я так ждала… Так сильно ждала… Столько дней.
— Поверь мне, — сказал он, вдруг став серьезным, — ты была счастливее меня. И я столько же дней пережил, но были они во сто крат, в миллион тяжелее твоих, потому что я ничего не ждал.